Потом такие встречи с монологами растянулись снова на неопределённое время и постепенно на смену пришедшим хрипам и невнятному бульканью из горла я начал выговаривать слова и связывать их хоть и в короткие, но понятные собеседнику предложения. Интересно, что временами то, что я говорил, опережало осознание, что именно мне хотелось выразить и, наверное, получалась полная нелепица. А временами я не знал, высказал ли всё целиком или часть осталась в моей голове сказанной про себя. Забавные, но неизменно раздражающие ощущения.
Самое же главное, я начал понемногу вставать и всё лучше видеть, хотя окружающее меня как-то не особенно радовало. Походило всё это на какой-то пансионат или больницу, широкие же решётки на окнах производили совсем тягостное впечатление, ассоциирующееся с дуркой, в которой я когда-то подрабатывал по ночам студентом. В палате, где я обитал, было ещё четыре занятые койки, на которых расположились молодые люди и один пожилой мужчина. В чём их недуг, оставалось для меня загадкой, а вот увлечение игрой в карты было налицо и позволяло мне с интересом наблюдать за бурей страстей, что, несомненно, очень скрашивало серые, скучные и нескончаемые часы. Несколько раз в день ко мне приходили женщины в белых халатах, которые что-то кололи и не переставали успокаивающими голосами убеждать, что со мной всё в полном порядке. Почему-то чем жизнерадостнее и откровеннее звучали их голоса, тем меньше во всё сказанное верилось. Однако я не торопился с вопросами и выводами, а хотел полностью прийти в себя и только потом начинать действовать, если, конечно, в этом была необходимость.
И вот однажды наступил, можно сказать, торжественный день — я смог достаточно уверенно самостоятельно встать и оптимистично ответить на осторожные вопросы о самочувствии. Выполнив нехитрые действия — пройти прямо, нагнуться, повернуться, я, похоже, убедил в этом как себя, так и высокого худощавого мужчину в старомодном пенсне и со смешно зализанной седеющими волосами лысиной. Все к нему обращались «доктор» или «Константин Игнатьевич». И хотя он, заговорщицки понизив голос, попросил звать его так, как мне кажется удачнее, я выбрал именно первый вариант.
— Ну, а как у вас, дорогой мой, со зрением? Есть жалобы? — Доктор аккуратно отцепил от носа пенсне и, смешно щурясь, отчего у него на лбу пролегла широкая складка, оказался со мной практически нос к носу.
— Всё в порядке. Правда, пока ещё словно небольшой туман остался.
— И это всего лишь говорит о том, что с глазами у вас всё в порядке! — рассмеялся Константин Игнатьевич, добродушно тыкая меня длинным пальцем в грудь. — Москва всё так же в дыму, да и гарью попахивает, доложу я вам, весьма нелестно.