— Ничего страшного, пусть, если хочет, так сидит… — сказал я.
— Не могу смотреть на неё без содрогания! — шепнула женщина и придвинулась по столу ближе ко мне. — Как у тебя вообще здесь всё? Боль и страх снаружи, изнутри или повсюду?
— Ну я бы так не драматизировал, но что-то такое, конечно, есть. Однако, главное, что томит, пожалуй, недопонимание, и ты вполне можешь помочь мне в этой беде.
— Каким образом?
— Просто рассказать правду, хотя и играешь ты, скажу прямо, совсем спустя рукава…
— Да это всё и неважно! — отмахнулась Ада и посмотрела на маленькие наручные часы с изображением кота, под чьи усы, видимо, были стилизованы стрелки.
Потом мы некоторое время молча сидели. Я разглядывал гостью, а она — поверхность стола, по которой водила коротко стриженными, покрытыми розовым лаком ногтями. Это показалось мне забавным — переворачивать ладошки и выглядеть как-то необычайно глупо, да ещё рисковать царапинами на маникюре. И, видимо, я был не одинок в своём мнении, так как девочка вскоре начала медленно приподнимать голову и губы Виолетты задрожали:
— Он был там!
— Что, милая? — сильно вздрогнув и обернувшись к ребёнку, спросила Ада.
— Тот мужчина, не этот…
— Не понимаю! — женщина потрясла головой и, словно обвиняя в чём-то, взглянула на меня.
— Он привёз нас сюда, а ты сидела в машине и плакала… — Виолетта всхлипнула и перевела мрачный взгляд на меня. — Твоя фотография, там рыбы. Какие они?
Я вздохнул и закашлялся, но не от продолжающейся чувствоваться в воздухе гари, а, неожиданно прослезившись, от переполнявших чувств:
— Они плавают в воде и их плавники переливаются на солнце!
Мне почему-то очень не хотелось говорить девочке, что это всего лишь муляжи, чтобы не обидеть, не расстроить и не заставить опять замкнуться к себе. Значит, моя догадка была верна и это именно тот самый ребёнок, про которого говорил Николай. Но какая тогда взаимосвязь с этой женщиной? Да и зачем они вообще обе ко мне пришли?
— Ты так хорошо говоришь. Я однажды рисовала рыб, только они у меня непохоже получились. Так сказала Лида, но я не поверила. Она всегда дразнит меня и говорит, что я плохая. Ты так не считаешь?
— Нет, конечно. Что ты! — ответил я и почувствовал неожиданный прилив тёплых чувств к девочке, возможно, как некоторое отражение или отдушина моих чаяний и мыслей о несуществующей семье.
— Ты мне нравишься. Но зачем ты тогда дал себя сфотографировать этому дяде? — после непродолжительного молчания спросила Виолетта.
— Я и не разрешал. Он просто где-то взял снимок. Думаю, украл…
— О чём вы оба говорите? — Ада почему-то встрепенулась и выглядела на редкость расстроенной. — Что всё это значит?