Однако сейчас в голосе генерала не было даже намека на дружелюбие, и это выглядело странно. Как и то, что по телефону он позвонил сам, а не поручил сделать это секретарше. Опуская трубку на рычаг, Гуров задумчиво посмотрел на Крячко, с которым делил кабинет, и сказал:
– Как старый сыскарь, с уверенностью высказываю предположение, что в нашей богадельне произошло что-то из ряда вон выходящее. А я-то, старый дурак, уже мысленно лыжи до хаты навострил! Зарекалась ворона дерьмо клевать…
Полковник Крячко, небрежно одетый крепыш с простоватой веселой физиономией, сочувственно вздохнул и спросил:
– Его превосходительство вызывают? Обоих? Обидно – я ведь нынче не во фраке…
– День, когда ты будешь во фраке, в календарях отметят красным, помяни мое слово! – усмехнулся Гуров. – Но сейчас можешь расслабиться. Велено явиться без сопровождающих.
– Тогда это действительно из рук вон! – уважительно заметил Крячко. – Да ведь ты без меня пропадешь. Дай хоть перекрещу тебя, сыне!.. – Он дурашливо начертил в воздухе что-то отдаленно напоминающее крест.
– Постараюсь не пропасть, – серьезно сказал Гуров. – Но как сыскарь со стажем выскажу предположение, что впереди у меня большая драма на семейном фронте. Ты же знаешь, Мария завтра улетает в Париж на гастроли. А я имел неосторожность обещать, что сам отвезу ее в аэропорт и лично поцелую на прощание.
– Да, кажется, над этой идиллической картинкой повисает большой знак вопроса! – согласно кивнул Крячко. – Но не беда. Если что, я тоже могу отвезти Марию в аэропорт. А уж поцеловать… – он мечтательно зажмурил глаза.
– Остынь, – добродушно сказал Гуров и вышел из комнаты.
То, что матерый мент Гуров был женат на красавице Марии Строевой, ведущей актрисе одного из лучших московских театров, задевало многих. Реакция на этот факт была самой разнообразной – от презрительного недоумения недоброжелателей до шуточек в духе Станислава Крячко. Гурова это мало трогало – его отношения с женой далеко не всегда были простыми, но главное, они по-настоящему любили друг друга. Все прочее же отлично укладывалось в классическую восточную схему – собаки лают, а караван идет.
Но Гуров точно знал, чего Мария заведомо не потерпит даже от него. Как всякая женщина, она ненавидела, когда нарушают данное слово, и никакие ссылки на служебные и государственные интересы тут не проходили. Если Гуров обещал завтра утром проводить ее в аэропорт, он должен был сделать это, хоть тресни. В противном случае его ждал скандал, блистательно разыгранный фейерверк страстей, беспощадный гнев оскорбленной в своих лучших чувствах женщины, и ничего с этим нельзя было поделать.