Стас вздохнул со снисходительной улыбкой:
– Когда женишься на Валентине, её сестра будет тебе свояченицей.
– А, понял! – разулыбался Геннадий. – А я на ней женюсь?
– А куда ты денешься, бугаёк?! – слегка высокомерно хмыкнул Стас. – Ладно, пока. До понедельника.
– Пока, Стас. Спасибо… что отозвался.
Кивнув и нейтрально усмехнувшись, Стас пошёл к трамвайной остановке на соседней улице.
Через пару недель Геннадий рассказал Стасу, что Ольгу, которая больше недели не выходила из дома, сбила машина и она теперь в больнице, с переломанным левым бедром, сильным ушибом головы, не считая сломанных рёбер. Виновника не могут найти. Вторая девушка попала в психбольницу.
– А того парня действительно убили. Через четыре дня. Из пневматической винтовки застрелили. Угадай, где прошла пуля?
– Через эту фигню в ухе?
– Точно! Попала в шею, в артерию. Истёк кровью.
– Отлилось. Не водичкою.
Скорбные дела. Радостные дела. Просто дела. Это хорошо просто делать. Или когда это делается «где-то там». Про это не знать – легче. Лучше. Хотя, конечно, подленькое устройство этот «кринолин» реальности. С одной стороны, знание, что там под ним находится, может оскорблять (иногда, в обоих смыслах), но когда у нас пропадало желание залезать под юбки? И в кавычках, и без. В конце концов, легче живётся – импотентам и идиотам.
Verba volant, skripta manent.
(Слова улетают, написанное остаётся)
Латинская поговорка
Это был странный случай, в том числе и с медицинской точки зрения, – совершенно здоровый двадцатитрёхлетний человек внезапно онемел. Он просто абсолютно необъяснимым образом потерял способность произносить какие-либо членораздельные звуки. Единственное, что ему удавалось выдавить, в буквальном смысле, из себя – это натужное мычание. Конечно, врачебный интерес к такой странной патологии поначалу был довольно высок и активен; но как любой неудовлетворенный интерес постепенно утихает, теряя новизну, так и исследовательский порыв врачей захирел, столкнувшись с чем-то не поддающимся даже выявлению причин, не говоря уже о лечении. В конце концов было решено, что онемение, пусть даже такое необъяснимое, не угрожает его здоровью и, тем более, жизни, и его оставили в покое, тактично выразив сочувствие. Но если со здоровьем у него действительно было всё в порядке, то вот с жизнью…
Люди привыкли общаться с помощью слов. Это для них слишком естественно, чтобы задумываться о значимости умения говорить. Нормальный человек должен уметь говорить, – по крайней мере, произносить слова – иначе, какой же он нормальный человек. И будь он всех семи пядей во лбу, но человека не способного говорить будут считать каким угодно – умным, милым – но не «нормальным». И с этим ничего нельзя поделать. Никита понял это вскоре после своего странного онемения. Приятельские связи довольно быстро и неотвратимо распались; невозможность элементарно созвониться и пассивное участие в оживлённых дружеских беседах очень быстро привели к естественному отчуждению Никиты из приятельских тусовок. Впрочем, это он воспринял даже с некоторым облегчением – легче знать, что ты где-то не нужен, чем быть там, являясь объектом натужного внимания в память о былых временах. Трудно общаться с людьми, которые знают, какой ты «был нормальный», а сейчас… Ты становишься для них чуждым, и происходит вполне естественное отторжение. Но если от этого можно даже вздохнуть с облегчением, пусть и с лёгкой досадой, то крушения эмоциональных, чувственных, любовных взаимоотношений можно просто задохнуться от невозможности выразить свои переживания даже невнятным криком.