Белая лебеда (Занин) - страница 53

В тот угол отец поместил большой портрет Ленина, выступающего с трибуны. Сделал рамку и застеклил. Бабки, приходившие к маме, иной раз истово молились и отвешивали поклоны, подслеповато щурясь на портрет.

В бога не верила, а заговором лечила. Но когда я вырос и узнал о психотерапии, о высоких свойствах целебных трав, настоях на бессмертнике, ромашке, кровохлебке, тысячелистнике, адамовом корне, с преклонением оценил талант врачевания мамы. А сколько она ногу мою парила в настоях, когда я вернулся с войны? Но, знать, и ей не всякая рана поддается…

Весной и осенью мама уходила в степь и собирала травы. Сушила их на чердаке, связывала в пучки, заворачивала в старые газеты и просила меня подвесить эти кульки к стрехе. Летом под крышей было душно, и травы медленно высушивались, да и зимой на чердаке сухо, и травы не теряли своей силы.

Изгоняя из нас болезни, мама заставляла пить настой перед сном вместо чая, склонялась над изголовьем и шептала заговор, но совсем другой, чем чужим людям.

«…Никакой дурной глаз не одолеет тебя, если будешь слушаться отца…»

Мама была неграмотной. Как-то она вернулась с почты вся в слезах.

— Сколько в доме грамотеев, а родную мать расписаться не научат! Кольча, лихоманка тебя забери, а ну садись учи! Куда это годится? За роспись три рубля беруть! Вот получала бандеролю с лекарствами… Анна прислала с Ровеньков… Попросила расписаться одного мужика, а он три рубля требует…

Я с трудом научил ее расписываться и кое-как разбирать заголовки газет, напечатанные крупным шрифтом.


Чтобы свести концы с концами, отец в лихорадочном неистовстве хватался за любое дело, чтобы прокормиться, избежать голода, перенесенного в двадцать первом и тридцать третьем. Еще не знали, что когда-нибудь отменят карточки на продукты и люди вдосталь наедятся хлеба. Отец не курил, а табак стал разводить, и мама на базарчике стаканами продавала крепчайший, продирающий до слез самосад. На парниковые грядки, покрытые застекленными рамами, из ящиков высаживали рассаду капусты и помидоров, за ней приходили на дом.

Мы развели кроликов. Несколько пар отец пустил под пол, а потом лишь бросал туда капустные листья, траву и разные пищевые отходы. Долго не заглядывал под пол, но кролики вскоре сами о себе заявили. Они подрыли фундамент дома, опустошили сначала наш огород, а затем принялись за соседские, и их били лопатами и мотыгами.

Черные, рябые, серые и белые кролики шныряли по дому. Володя ловил слишком нахального за уши и выбрасывал в окно. Зина пискляво кричала:

— Мама, гля, дом валится! Вон в углу как треснет!