— У вас фосфорный некроз челюсти, мэм? Плохо дело.
— Совершенно верно, доктор Ватсон. Симптомы перед вами.
Я повернулся к Холмсу:
— Эта болезнь развивается при длительной работе с ядовитыми химикатами, которые применяются в спичечном производстве. Кожа становится зеленовато-бледной, скуловые кости проваливаются, полностью выпадают волосы, плоть усыхает. Заболевание неизлечимо. Но ваш случай, мэм, — простите меня — относится к исключительно тяжелым.
— Болезнь зашла далеко, доктор. Но коль скоро я не в силах скрыть ее разрушительное действие, я решила его подчеркнуть, чтобы выглядеть еще страшнее. Потому что я вознамерилась поставить моих мучителей лицом к лицу с деянием их рук. При помощи театрального грима я могла поселить в их сердцах ужас и столкнуть со своего рода материализацией причиненного зла. Мое искусство сработало на славу. Вышло даже лучше, чем я рассчитывала. Бедняга Уолвис вконец обезумел и улепетывал во весь опор, пока не разбился насмерть. Тогда как…
Она запнулась.
— Мостин, — подсказал Холмс.
— Да. Я вижу, вам все известно. Мостин был полон страха уже после моего маленького послания.
— Горелые спички, — вставил я.
— Правильно, доктор. В этом деле вы мне, конечно, помогли.
— Я… Но чем же?
— Я с большим удовольствием прочла ваш отчет о пяти апельсиновых зернышках, посланных в качестве грозного предупреждения. Как, подозреваю, и половина Лондона. Эта история натолкнула меня на мысль.
— Вот я и вижу, — сухо заметил Холмс.
— Мостин был завзятым противником реформ в спичечном производстве и в качестве главного инвестора «Лифант и Брей» являлся помехой моим планам. Нужно было его убрать. Я рассудила, что мой опекун наверняка слышал о странной смерти своего подельника, мастера Уолвиса. Он не мог быть уверен, что ее причиной явился, как всем казалось, несчастный случай. Мостин вряд ли бы усомнился в значении присланного пакетика с горелыми спичками. И даже менее хитрый подлец смекнул бы, что семь спичек означают семь дней. Выражение его лица, когда я подняла оконную раму и устремилась на него, не поддается описанию. И все же оно было не таким ужасным, какой он сделал меня.
Повисла тишина.
— Как вы поступите, джентльмены? Дело рассыплется, вы знаете сами. И мне все равно. Я долго не протяну, но борьбу продолжу.
Шерлок Холмс сверлил ее взглядом.
— С призраками должно быть покончено.
— Их не будет.
— В таком случае дело закрыто. Я сам себе закон, и вы, как я рассудил, его не нарушили.
То, что случай потряс Холмса, я мог вывести из тягостного молчания, которое воцарилось в кебе, когда мы возвращались на Бейкер-стрит. Но дома, сыграв печальную сонату Свиттенэма для скрипки, он несколько оттаял.