Мысли ее, взбудораженные упоминанием о сыне, побежали в другом русле:
– И не смей говорить мне о Хаиме, я не хочу о нем слышать!
Матушка Гене заплакала. Она плакала из-за собственной гордости, не позволяющей ей пойти к своему внуку. Женщина, отнявшая у нее сына, месяц назад родила мальчика и, разумеется, дала ему гойское[42] имя. Как только старый Ицхак начинал чувствовать себя лучше, он навещал семью Хаима, – это было обидно, а еще обиднее оттого, что он скрывал визиты к сыну.
Плача, матушка смотрела в окно. За ним буйствовал июнь – прежде в эту благодатную пору муж прокручивал в уме математические операции, умножающие доходы компании Готлибов. Нынче его предпринимательский дух угас. Благо, что старший сын взял бизнес с производством в свои руки, и фирма продолжала работать четко, как часы, заведенные коммерческим талантом отца. Отойдя от дел, он редко наведывался в семейную контору. Дети жили в Каунасе порознь и сами приходили к нему спросить совета или просто повидаться, постоянно прибегали внуки, – все любили старого Ицхака, но постепенно общие обеды прекратились.
Матушка Гене давно заметила: он с неохотой надевает зубные протезы к приходу сыновей и невесток, а остальное время бесхозная вставная челюсть покоится в спальне в стакане с водой. Старый Ицхак беспрерывно думал о семье, и было загадкой, почему он отгораживается от родных деланым безразличием. Муж стал часто вспоминать Клайпеду, беззаботную молодость, прожитую словно в другом веке и мире, радость рождения детей и счастье наблюдать их взросление. Даже кризис середины тридцатых по сравнению с тем, что творилось сегодня, чудился не более чем поучительным шлепком судьбы. А непредсказуемый ход текущих политических событий мог пойти в таком невероятном направлении, о каком никто не сумел бы догадаться заранее.
Политике удалось разъединить семейство Готлибов. Старший сын примкнул к еврейской партии, агитирующей переселиться в Палестину для строительства там отдельного государства Эрец Исраэль. Средние сыновья заартачились – им и в Литве было неплохо. И лишь младший, по своему обыкновению, жил вне общества в своем маленьком мирке и ни о чем не желал знать.
…В день, когда гитлеровские войска вступили в Париж, в Каунас вошли советские полки. По проспекту Витаутаса под звуки бравурного марша ползли бронемашины, ехали полные военного инвентаря грузовики, шагали колонны солдат, и с верхних балконов домов на них сыпались цветы. Народ, уставший от безвыходной ситуации западни между могущественными державами, с искренним облегчением отнесся к размещению в городе Красной армии.