Машиаха звали Иван Николаевич Свиридов, а по профессии он был врач. Доктор с медбратом объезжали с медицинским осмотром жилые острова и кочевья. Состояние жителей мыса привело Ивана Николаевича в ужас. Врач попросил Тугарина выдать людям несколько бочек рыбы.
– Нет, – отрубил заведующий участком. – Я не могу поступаться социалистическим планом.
– Но ведь вы убиваете людей!
– Я убиваю? – искренне удивился Тугарин. – Да я пальцем никого из них не тронул!
– Кому это надо, чтобы люди в тылу умирали от голода в то время, когда у них под боком тонны рыбы?!
– Рыба нужна фронту! – сурово выпрямился начальник. – Она предназначена солдатам, защищающим народ, а не врагам народа! Если они и вымрут все, пришлют других. Думаете, у советской власти мало врагов?
Доктор махнул рукой и отправил медбрата в якутские кочевья с просьбой дать хотя бы немного рыбы. Иван Николаевич очень жалел, что мало взял с собой ампул с витаминами, и все же инъекции помогли, а назавтра вернулся медбрат с нартами, полными налима. Еще через сутки Хаим проснулся от песни пани Ядвиги. Домочадцы поднимались один за другим, кроме него – он не мог есть налимье мясо. Хотел, но не имел права, и пил, пил настой стланика, с ума сходя от заполнившего всю юрту запаха рыбы. Мария тщетно умоляла Хаима поесть.
Ему понравилось спать целый день – он видел цветные сны-воспоминания. Видел фотографический аппарат на подставке с колесиками, франтоватого фотографа с невероятно ухоженными усиками, в клетчатом пиджаке. Фотограф бегал вокруг, хлопотал, усаживал, поправлял Ромке кудрявую челку, и все казалось, что на самом деле ему хочется обнять Марию. Хаим сказал малышу: «Смотри, оттуда сейчас вылетит птичка!» Ромка улыбался, верил отцу: раз папа говорит, значит, так и будет. Магниевая вспышка – и плач. Хаим слышал во сне живой плач живого сына, больно переживая его обиду и свой маленький обман.
Фрагменты утраченной, невозвратной жизни то медлили, позволяя рассмотреть не замеченные ранее мелочи, то летели, зыбкие, пестрые, со скоростью калейдоскопических картинок, мешаясь с обрывками молитв. Свет печки и яви стремительно угасал в глазах.
Мария была в отчаянии и без конца теребила и поворачивала мужа. Слыша, как она плачет, он думал: «Скорей бы уйти из мира, где каждое существо должно есть, выливать из себя жидкость и выдавливать дерьмо». Он больше не чувствовал себя мужчиной. Он был существом, не способным выйти до ветру.