Набезобразивший ночью Тугарин чувствовал себя нездорово, голова жутко болела. Он помнил, как позвал народ и говорил с трибуны, а потом танцевал с Васькой танго. Галкин справедливо полагал, что начальник неплохо повеселился и просто обязан дать повеселиться другим.
– В цехе засолки? – переспросил Змей и сморщился: – Но там мертвяки…
– Они же не будут танцевать, – резонно заметил Галкин.
– А если твои танцоры рыбу покрадут?
– Могут, – посерьезнел Галкин и пообещал: – Я прослежу.
– Холодно в цехе.
– Все принесут немного дров.
– Рыба растает.
– Не успеет, в углах лед.
– А-а, делайте, что хотите, – махнул рукой Тугарин. – Только не подожгите цех.
…Когда Юозас принес новость о танцах в цехе, женщины замерли в изумлении. Потом Гедре рассердилась:
– И что, ты тоже туда пойдешь?
Юозас пожал плечами.
Можно было понять по-всякому, но Гедре поняла, как ей подумалось, и накинулась на парня:
– Совести у вас нет! Ни стыда, ни совести! Люди покойные лежат, тут плакать надо, а у них одни танцульки на уме! Знаю, знаю – Галкина штучки! За Фридой ударяет! Есть у этой дуры голова? Думает она, что Галкин семейный, или ей все равно с кем?.. – Гедре как будто обвиняла Юозаса в глупости Фриды. – Кто плясать станет? Живые-то кое-как шевелятся!
– Неужели не страшно? – поддержала, ежась, Нийоле.
Юозас дернулся с закушенной губой, демонстративно кинул телогрейку с шапкой на гвозди в стене. Шапка упала, он ее не поднял. Примостился с краю нар, не сняв валенки, обнял спящего Алоиса.
Пани Ядвига, кряхтя, подобрала шапку.
– Вспомни себя молодой, Гедре… Одни умирают, другие растут. Жизнь идет. Она не спрашивает – можно, нельзя, она просто идет – и все. Молодым хочется жить, любить… Что они, не люди?
Гедре поджала губы, молча села при свете лучины штопать чулки Виты. Нийоле, сокрушенно вздохнув, стянула с уснувшего Юозаса валенки.
Неуловимым движением подвязывая рваные сетевые нитки, пани Ядвига наматывала клубок.
– Человек ко всему приспосабливается, – бормотала она. – На человеке пробуют всякие опыты. Могут продать наивного, юного в вертеп за долги, отнять веру в людей и бога, душу перевернуть в нем с ног на голову или вовсе выдрать с мясом… Человека ослепляют красными лозунгами, оглушают громкими словами, на деле не стоящими ломаного гроша. Оставляют голодным во льду, в грязи, вони и вшах… Человек – живучее существо… Промерзнув до костей, он теплеет от ласкового взляда, слова, прикосновения, или греется у чужого костра, если свой огонь давно растоптали… Растоптали и кованым каблуком поерзали, чтоб не выбилось ни искры… Человек верит в любовь, несмотря ни на что. А если не верит – он уже не человек.