Народ чуть повеселел. Выбрали тех, кто должен будет открыть бочки и разделить рыбу. Хаим тоже вызвался, и Змей благосклонно кивнул.
Хаим выкатывал бочки с засоленной рыбой из цеха. В одном углу лежали мертвецы, сваленные в кучу, как не убранные в поленницу дрова, в другом – рыба. Среди охвостьев плоской ряпушки, омуля и муксуна мелькнули белые, толстые, будто дыни, нельмы…
Крепко связывающие бочку ивовые прутья стеклянно прозвенели и хрустнули под острием топора, округлые доски распались лепестками, открыв шеренги облитых тузлуком, стройных, как оловянные солдатики, рыбьих спинок.
Сторож вручил помощникам по ряпушке и пожаловался:
– Сам-то небось пальцем не шевелит. Пока солнце в феврале не покажется, будут глыкать с Васькой…
Видно, пьянство соседей порядком ему надоело.
Ночью, сразу после двенадцати часов и наступления нового, 1944 года, зазвонил гонг, и мыс переполошился.
– Пожар, пожар! – кричали люди. Кто еще мог ходить, одеваясь на ходу, торопливо ковыляли к конторе.
Но это был не пожар. В гонг обухом топора изо всей силы колотил пьяный милиционер, а на трибуне площади, пошатываясь, стоял пьяный Тугарин.
– Слушайте меня! – прокричал он, когда народу, по его мнению, подошло достаточно. – Слушайте меня, вы все! Я – ваш король, я – власть Советов, я – Тугарин Змей!
Шапка на его голове сбилась набок, полушубок распахнулся на широкой груди, обтянутой клетчатой фланелевой рубахой. Лицо испитое, красное от натуги речи… Тугарину было жарко.
Ошеломленные люди молчали и слушали.
– Этот остров – мой, это – Змеев столб, и я сделаю вам тут веселую жизнь! – орал Тугарин. – Я – король! А ну, рохляди, быстро повторять за мной: «Да здравствует король!»
Он подождал.
– А-а, не хотите?! Ну ладно! А я не дам муки… Вы еще будете умолять и плакать, вы будете стоять на коленях! Ниц! Все – ниц! Я – король! Я – власть Советов!
Заметив, что народ расходится, он взвизгнул:
– Танцевать! Ну?! Кому сказал – танцевать! Новый год! Дед Мороз, екарный бабай! Почему не танцуете?!
Тугарин захохотал, вышел из-за трибуны и по-медвежьи затоптался на пятачке.
– Васька! Ты где? Верный мой адъю… адъюнк… тант Васька! Танцевать!
Люди ушли.
На следующий день Галкин принялся уговаривать заведующего, чтобы он позволил потанцевать молодежи в цехе засолки.
Семья женатого Галкина жила в Якутске, но он был молод, и ему нравилась рыбачка по имени Фрида. Литовка она, немка или финка-ингерманландка, учительница или дочь какого-то буржуя, в подробности Галкин не вдавался. Важно, что теперь она находилась под его началом и была очень красива.