Во рту горчил и кис неприятный металлический привкус, будто Юозас зачем-то долго держал на языке медную монету. Мелькнула неясная мысль, далекая и неуловимая, как сон, и тело покрылось гусиной кожей. Мотнув головой, Юозас удивился тому, что оно неподвижно. Его разбил паралич?.. Плечи ничего не чувствовали, руки странно ощущались не руками, а парой замороженных рыб. Сердце колотилось, как бешеное, и Юозас дернулся. Бесполезное усилие ударило в омертвелые мышцы молниями адской боли. К голове горячо прилил, раскалывая ее, невыносимый страх. Юозас открыл глаза и застонал. Дымка беспамятства рассеивалась с мышастым предутренним сумраком, слабо проткнутым шильцами бледных звезд.
Лучше бы Тугарин сразу его убил!.. По лбу и бровям, затекая под веки, покатился холодный пот. Смешиваясь со слезами, пот медленно потек по вискам, морозно защекотал кожу головы, волосы встали дыбом и горизонтально поползли по шапке, комом подсунутой под затылок. От сдавливающих грудь веревок в ушах стоял звон. Юозас попробовал вздохнуть глубже, и голова, показалось, сейчас лопнет. Из носа побежали струйки чего-то теплого, пахнущего ржавой медью. Юозас вытянул язык насколько мог далеко, облизнул кровь.
Жгучий приступ отчаяния явил всю безнадежность его положения: он совершенно беззащитен, а запах крови сейчас, без сомнения, привлечет собак. Кровь вкусно пахнет для любого хищного зверя, даже если зверь – ездовой пес…
Юозас напряг мышцы предплечий, пошевелил шеей и почувствовал сверлящие уколы игл, впившихся в тело тонкими буравами. Это было все, на что он оказался способен, и страх целиком завладел им. Все чувства и мысли соединились в неистовом желании умереть до того, как собачьи клыки вонзятся в лицо…
Крик теснился в груди, распирал горло, ища выхода, и Юозас замычал… Кричать нельзя. Псы чуют человеческий ужас, а крик, неразумное дитя страха, будоражит хищников, несмотря на сытость. Ведь они сыты?.. Бочки омуля хватило бы жильцам юрты у холма надолго…
Перед глазами замаячил окутанный рваной тьмой вход… или выход? Что бы ни было, это возможность убежать от кошмара жизни. Покачиваясь между бесчувственностью и явью, Юозас остановился у кромки обморока и пришел в себя от гадливости. Кто-то старательно вытирал ему ноздри и губы скользкой столовой тряпкой. От теплой тряпки разило рыбой и плотным нутряным смрадом звериной пасти.
Дыша тухлыми выдохами собаки, взвинченный порывом омерзения, Юозас просипел, почти не открывая рта:
– Уйди…
Белогрудая лайка с бурыми свалявшимися клочьями шерсти на боках настороженно повела глазами в сторону и попятилась с опущенной головой, виляя хвостом, потом на всякий случай ощерилась и глухо заворчала. Черная кожа губ блестела слюной, низкое рычание напоминало рокот моря. Другие собаки будто только и ждали, когда она подаст знак о снятии запрета не трогать человека, забегали в стенках круга.