— Не буду сговариваться, чем хочешь поклянусь, — состроив самое искреннее выражение на своём жёстком морщинистом лице произнёс калмыцкий хан. — Царя Петра буду слушать как родного отца, а тебя как старшего брата.
— Хорошо поверю, — сказал в ответ Бахметьев. — Только быть при твоём улусе с войском пока не могу. Злодействует у меня в провинции некий атаман Галаня. Да ты наверное слышал о нём.
Хан утвердительно закивал головой.
— Купцам на реке житья не даёт. Даже большие караваны от него отбиться не могут. Появляется со своей ватагой, как из преисподней, творит воровство и смертоубийство и исчезает. Где его стан никто не знает, а кто знает, молчит, боится. Недавно один мужик в кабаках похвалялся, что видел галанин лагерь, так его на утро нашли с выколотыми глазами и отрезанным языком. Что будет, если я уведу солдат из Саратова, оставлю его без защиты. Ватага у Галани большая. А стены в городе ещё во время «кубанского погрома» сгорели. Придут воровские казаки, что тогда делать? Разорят, разграбят. Мне за это Пётр Алексеевич лично секир башка сделает.
Вот помоги мне разделаться с лиходеями, тогда и я тебя уважу.
— Чем же я тебе могу помочь, воевода? — спросил Аюка.
Тут я не выдержал и встрял в разговор.
— Не слышал ли ты хан где Галаня нору выкопал?
Аюка ответил:
— Галаня не хорёк, Галаня орёл. Он не нору копает, а гнездо вьёт, высоко, под небесами. Но где его гнездо, я не знаю. Мне на нагорной стороне кочевать дозволения нет. Что там делается, то воеводе должно быть лучше известно. В моих землях же я воровским людям приют не даю.
— Где у Галани стан, мы и сами узнаем, — сказал воевода, неодобрительно посмотрев на меня, и я понял, что сплоховал. — Тебя же я прошу дать в помощь своих богатырей удальцов, когда воровских людей воевать пойдём.
— Воинов дам, — согласился Аюка, после недолгого раздумья. — Пускай молодые пороха по-нюхают, а старые разомнут кости.
— Ну, раз так — тогда по рукам.
Чтобы скрепить договор решили выпить чего нибудь покрепче чая. Аюка достал кожаный бурдюк бортх с молочной водкой. Пойло было, надо сказать, не последней крепости. Затем Аюка просил нас остаться и даже предложил, чтобы ночь была сладкая, дать нам девиц столько, сколько мы в состоянии осилить. Бахметьев от девиц отказался, и мы отбыли назад в Саратов.
По возвращении в город воевода отвёл меня к себе домой. Воеводская усадьба стояла на Гостиной площади и была обнесена высоким, крашенным охрой тыном. Резными воротами на дубовых столбах она выходила к Троицкому собору. Хоромы с затейливым крыльцом были так же выкрашены в красный цвет и крыты лубьями и тёсом.