— Ивашка, что медлишь дурень, притащи мне той вонючей сивухи, запах которой я чувствую и пожрать чего-нибудь!
Я подбежал к стойке и сунул трактирщику четыре медных полушки. По дороге я заметил «писаря», сидевшего в углу с плошкой реповой каши и кружкой пива. Получив за свои деньги штоф, жареную курицу и буханку хлеба, я вернулся обратно. Матвей Ласточкин принялся жадно поглощать курицу, кидая мне объедки.
Чем больше темнело на улице, тем больше в кабак набивалось всяческих тёмных личностей. Заросшие длинными засаленными волосами со всклоченными бородами они заходили в дверь, зыркали по сторонам, нет ли чего подозрительного, и сразу же направлялись к стойке или посмотреть на петушиный бой.
Вскоре в кабак, виляя бёдрами, вошла Иринка. Лепившиеся вокруг конокрадов неряшливые хмельные девки, тут же встрепенулись и стали наблюдать за ней недобрыми глазами.
Иринка прошла мимо «писаря», повернулась, посмотрела на него, забавно похлопав глазками.
Тот похотливо облизнулся и сказал ей:
— Эй, потаскушка, иди-ка ко мне.
— Это кто тут потаскушка?! — обижено воскликнула Иринка. — Я честная девушка! — Но послушалась и уселась на колени разбойника.
Однако её тут же стащили за волосы на пол две злющие «маруськи».
— Вали от сюда курва, пока кости целы! — завизжала одна из них.
Я рванулся было на помощь Иринке, но Матвей Ласточкин схватил меня за шкирку, усадил обратно и шепнул:
— Не рыпайся. Иринка знает что делает.
И действительно, дочка Матвея Ласточкина свирепо вцепилась зубами в руку «маруськи». Та дико завизжала и попыталась вырваться. Они покатились по полу дубася друг друга по чём зря и осыпая ругательствами.
— Б… дерутся! — крикнул кто-то.
Конокрады сразу же забыли о бойцовых петухах и принялись делать ставки кто на Иринку, кто на её соперницу. Но тут поднялся Матвей Ласточкин.
— Прокляты вы, грешные! — грянул его громовой голос.
Вокруг сразу всё стихло. Драка прекратилась. Выдержав паузу, Матвей продолжил:
— Проклят сей вертеп разврата и богохульства!
Далее он стал вещать о грешности рода людского и покаянии, обнаружив при этом такое красноречие, что мне даже показалось, что всем конокрадам закралась в душу мысль бросить своё ремесло и уйти в монастырь замаливать грехи.
Пока Матвей Ласточкин проповедовал, а конокрады внимали его словам, Иринка подобралась к «писарю» и дёрнула его за рукав.
— Идём со мной. За ночь пятак.
Тот кивнул головой. Они потихоньку выскользнули из кабака.
Настала пора мне действовать. Я вышел следом. На улице была темень, хоть глаз выколи. Я остановился и прислушался. Из-за угла доносились хихиканье и звуки ленивой возни. «Писарь» тискал Иринку, прижав к стене. Та пыталась вывернуться шепча ему: