– Видишь ли, я заканчивала институт, мы были в одной компании. Лёсик после Мухинки уже лет пять как подвизался в разных коммерческих фирмах: богатые заказчики, оформление интерьеров а-ля Зимний дворец, полы в виде аквариума с золотыми рыбками, античные портики в гостиных и прочие извращения этих, которые из грязи в князи, как говорила моя бабушка. А я была влюблена. Не в Лёсика, в другого. В художника. Мы жили вместе то у меня, то в его мастерской. Бабушку, бедную, так огорчало мое богемное существование… – Девушка сокрушенно взмахнула руками. – Так вот за художника-то я и собиралась замуж. Но видимо, в одностороннем порядке. Я была ему и любовницей, и моделью, и домработницей. Обычная история.
Ничего обычного для Латышева в этой истории не было от начала и до конца. Девушка сидела на ковре перед столиком, то и дело поглядывала на экран телевизора и, словно птичка, выбирала маслины из салата. Латышев смотрел на тонкие пальцы, ломающие хлеб, на губы, которые девушка быстро облизывала, снимая крошки, и мучился от ревности. Чувство это было для него новым. Как, впрочем, и другие чувства, которые он узнал в этом номере на девятнадцатом этаже.
– Меня он, судя по всему, любил. И вероятно, даже чуть больше еще тех двух-трех дамочек, которым он уделял внимание в свободное от меня и работы время. И уж точно больше тех еще двух-трех каждый раз новых девиц, которых он перманентно готовил к поступлению в Муху.
Не отрывая глаз от экрана, она вытерла пальцы и рот салфеткой.
– Но ты же почти ничего не съела.
– Разве? А кстати, почему ты вино зажал? Под такой рассказ самое время выпить.
Латышев достал из холодильника початую бутылку, бокалы, опять сел на ковер возле телевизора.
Стекло стукнуло о зубы девушки, и тонкая красная струйка вина потекла из уголка ее рта по щеке на шею, а с шеи – за распахнутый ворот белой сорочки, на грудь.
– Какая же я неловкая! – И она стала промокать шею и пятно на груди салфеткой. – Рубашку твою испортила. Ужас, правда? Пойдешь домой в свитере, эту улику, – она усмехнулась, глядя в лицо Латышева, – вряд ли получится отстирать. А что до моего художника… Знаешь, душа моя, можно быть одновременно и любовницей, и натурщицей, и кухаркой, и даже закрывать глаза на измены… В том случае, конечно, если фамилия твоего избранника, например, Вермеер. А уж этот Вермеером точно не был. Вот я однажды и говорю: «Не могу так больше. Ты с любой девкой готов в лифте перепихнуться». – Видимо, Латышев поморщился, потому что девушка упрямо повторила: – Именно так. «С любой девкой готов в лифте перепихнуться». – Она подлила вина себе в бокал. – Я еще и не такие слова говорю, стоит меня довести. А он преспокойненько отвечает: «Так у меня ж лифта нет. Я живу на первом этаже, сама знаешь. Звони, если передумаешь». А тут как раз Лёсик. Милый, внимательный. Выходи, говорит, за меня замуж. Это был взаимовыгодный союз. Я вроде бы показала нос своему художнику, а Лёсик получил красивое прикрытие.