– Клинический был ни то ни сё. Они дополнительное исследование провели. Лейкоцитарная формула… Вот.
Латышев скользнул глазами по цифрам и вдруг, холодея, почувствовал, как где-то,
во вне, открылась дверь…
…Похожее с ним уже было. В детстве, в конце июля, в лесу под Выборгом.
Он заблудился, и нашли его только ранним утром следующего дня. И о том, что было ночью, он никогда никому не рассказывал, втайне надеясь, что все ему примерещилось.
Стемнело. Вдоволь накричавшись и наплакавшись, он примостился в развилке между двумя стволами и начал уже задремывать, когда случилось
это: звуки будто отключили, всё до единого листочка замерло, а потом где-то снаружи открылась дверь, и по лесу прошел тихий вздох. И в тот же миг земное кончилось и все стало другим…
…Дверь, как и все предыдущие дни, была открыта. Латышев стукнул и вошел. В изголовье кровати горел ночник. Девушка охнула и натянула одеяло до самых глаз.
– Ты почему же не позвонил?
– Телефон разрядился.
Латышев скинул в прихожей плащ и прошел в комнату, успев боковым зрением заметить выдвинутый нижний ящик прикроватной тумбочки, полный каких-то склянок. Он встал спиной к кровати, а лицом к заливу, окруженному почти до самого горизонта прибрежными огнями, похожими на закинутую рыболовную сеть.
Он видел отраженную в окне комнату и девушку, которая, неловко свесившись с кровати, пыталась задвинуть ящик. Наконец, предательски звякнув, ящик поддался, и девушка устало откинулась на подушку.
– Сердишься? Не сердись. Пожалуйста, не сердись. Я пришла такая измученная. И вообще, тебе, наверное, лучше уйти. Выгляжу я ужасно.
– Какое это теперь имеет значение?
– Что значит «теперь»? – голос ее подломился.
– Какое значение имеют все эти мелочи после того, что ты мне сказала сегодня? Или уже забыла?
– Разве такое забудешь… Видишь ли, сначала я хотела сказать, что нам лучше расстаться. А потом не выдержала и сказала, что люблю тебя. Правда. Сама не знаю, как это вышло. Ты все еще сердишься?
Латышев смотрел в окно, туда, поверх сетки огней, где на месте бесконечно удаляющегося горизонта он видел отражение девушки.
– Ты и без своей косметики очень, очень красива. Но если хочешь, просто погаси свет, – не поворачиваясь, сказал Латышев.
Девушка выпростала из-под одеяла тонкую руку и нажала кнопку выключателя.
– Разве ты не ляжешь?
Латышев начал медленно раздеваться, чувствуя бездонные восемнадцать этажей пустоты под своими ступнями. Потом это чувство отодвинулось, и тьма внутри Латышева стала наливаться светом. Это было трудно, и это надо было удерживать. Но вскоре свет начал вытеснять все остальное. И наконец ничего, кроме света, в Латышеве не осталось. И он едва не заплакал от счастья, услышав, как девушка подвинулась в кровати, освобождая для него место.