— Ты что — забыла? Это было уже в прошлом месяце. С тех пор Рок-звезда живет с Барби-балериной, — запротестовал я.
— Ну и что. Месть еще не свершилась. — Пух выхватила у меня куклу, сунула ее в барбимобиль и стала катать взад-вперед по кровати. — Увела моего парня, чертова сучка…
Я молча наблюдал, как она срывает с куклы одежду, затем отламывает ей голову и конечности.
— Будешь знать, — твердила она нараспев.
Хладнокровно отбросив локон, упавший на глаза, Пух довольно потерла руки и улыбнулась.
— Так во что мы играем сегодня? — спросила она как ни в чем не бывало, самым ласковым голосом на свете.
После этого случая я значительно охладел к игре, обычно ссылаясь на то, что болен или устал. И, наконец, попросил Ле Люпа унести коробки с куклами: дескать, дальнобойщики удивляются, что посланница Господа играет в Барби.
— Так и знал! — рявкнул он, впервые повысив на меня голос.
Бизнес шел на убыль. Все меньше паломников навещало меня: их число сокращалось день ото дня. Некоторые водилы дошли до того, что требовали деньги обратно: якобы патрули стали прижимать их еще чаще, шерстя их фиктивные формуляры и обложив непомерными поборами, так что прибыль от «контрабаса» сократилась, — и все это, как ни странно, началось после визита ко мне. Несколько водителей получили на одежду внушительные отпечатки подошв Ле Люпа, и требования не возобновлялись.
Ле Люп отрегулировал освещение, сделав его еще выразительней, но толпа посетителей вокруг моего «ореола» редела. Ширились слухи, будто я приношу одно невезение.
Мне не пришлось ей ничего объяснять. Пух сама перестала ходить ко мне, плюхаться на кровать и завлекать в игру. Сперва я ощутил облегчение, но потом стало как-то скучно.
Между тем Пух носила все более толстые комки денег. Ле Люп не мог игнорировать ее растущей славы. Водилы, которые выстраивались в очередь, чтобы одним глазком взглянуть на меня, теперь караванами тянулись на стоянку, где «работала» Пух.
Впервые за все это время я забеспокоился. Надо было что-то делать, чтобы поднять авторитет «святой». Для этой цели я употребил все известные мне средства: трясся в припадках, изображая смех Матушки Шапиро, закатывал глаза, как дальнобойщики в своих загадочных судорогах, и сводил напряженные пальцы, как Сара во время припадков гнева. Я даже возлагал ладонь на головы коленопреклоненных дальнобойщиков и бормотал несвязные отрывки из песен племени чокто, которыми Глэд благословлял своих ящериц перед ночной вахтой. И хотя это несколько обострило интерес ко мне и дела вроде бы немного пошли в гору, но никто с объективами и блокнотами не появлялся, чтобы привлечь внимание мировой общественности к «Трем Клюкам». Даже самые ярые мои поклонники мало-помалу переключались на Пух.