— Что касается меня, то когда приехал сюда в 1816-м, я словно попал в рай, — сказал он, вспоминая молодость. — Мне было тридцать, и я считал себя мужчиной, — во взгляде грусть смешалась с радостью. — До того я мало видел хорошего в жизни, однако, любовь у нас была, — добавил он с гордостью. — Мы, мои мать, отец, старшие брат, сестра и я, приехали в Соединённые Штаты в 1812 году. Я родом из маленькой деревни, где жило много русских, а правили немцы. Но для нас это не имело никакого значения. Быть евреем среди немцев или русских не очень здорово. Чтобы безопасно жить в Европе, нужно быть Ротшильдом или, там, Моисеем Мендельсоном, то есть «евреем в законе». Нам рассказывали о погромах, что случались повсюду, но когда в нашей деревне убили одиннадцать евреев, а нам сказали, что это не погром, а «случайность», мой отец решил, что пора уезжать. Прошло много месяцев, но мы всё-таки добрались до Нью-Йорка.
— Я помню, как волновалась, когда корабль, на котором я приплыла, вошёл в док. — Лицо Викки просияло от воспоминаний. — Я представляла, каким чудесным окажется Нью-Йорк. Он таким и был, — искренне сказала она, — для тех, кто мог позволить себе жить в красивых домах и сказочных отелях. Но не там, где жила я с тётей.
Мистер Вассерман понимающе кивнул.
— Отец, когда мама жаловалась на жизнь, говорил так: «Лучше быть живыми в Нью-Йорке, чем мёртвыми в Европе». Даже когда мы впятером жили в одной комнате, и было трудно с работой. Спустя два года умер отец, а старшая сестра вышла замуж. Мать ушла жить с моей сестрой, а мы с братом Джейкобом отправились в Луисвилл работать на нашего дальнего родственника. Но через два года брат решил, что нам надо переехать в Новый Орлеан. Долго работали коммивояжёрами, сначала ходили пешком, позже ездили на телеге. Какая прекрасная земля. Это рай, — его взгляд помрачнел, — если не считать того, что меня беспокоило тогда, да и беспокоит сейчас. Одни люди являются собственностью других. Жоржета, — с гордостью сказал он, — не рабыня. Она свободная женщина, хоть и цветная, и работает на меня.
— Майкл тоже сильно обеспокоен проблемой рабства, — Викки по выражению лица поняла, что он разделяет чувства Майкла.
— Майкл — счастливый человек, — сказал старик с едва заметной галантностью, — нашёл такую красивую жену. — Если у него и были вопросы, он аккуратно избегал их. — Это моя жена. Вот, посмотрите, — он подался вперёд, протягивая Викки миниатюру в рамке. — И моя дочь. — Гордость, смешанная с болью, появилась в глазах, когда протянул вторую миниатюру — очаровательную картинку с изображением маленькой девочки около четырёх лет с важным взглядом. — Я потерял их обеих во время эпидемии в 1833 году.