– Da habt ihr etwas Licht[5], – сказал немец и посмотрел на Таню. – Маленьки баришнья еще имейт Angst?[6] Немецки зольдат нет кушайт ребъёнки, nein, nein, das ist Quatsch, Propaganda![7]
Немец сказал еще что-то, засмеялся и вышел. Таня посмотрела ему вслед и пожала плечами.
– Еще смеется, – сказала она. – Что он там сказал насчет пропаганды?
– Ну, очевидно, он имел в виду то, что у нас пишут об их зверствах...
– Да? Жаль, что ты не посоветовала ему сходить в центр, полюбоваться. Там, наверное, тоже «пропаганда»! Необязательно питаться детьми, чтобы быть людоедом. Те летчики, наверное, считают себя цивилизованными европейцами...
– Тише, – предостерегающе сказала Людмила. – Этот высокий говорит по-русски совсем неплохо...
– Ну и пусть!
Однако она замолчала. Люся, конечно, была права. Рисковать совершенно незачем.
– Смотри, Танюша, – Людмила придвинула к ней немецкий светильник. – Оказывается, это залито обыкновенным стеарином. В сущности, та же свеча, только более практичной формы – не упадет, не сломается...
– Они вообще ужасно практичны во всем, – с отвращением сказала Таня. – Крышки котелков у них служат сковородочками, а стволы винтовок закрываются специальными пробками, чтобы не попадала пыль. А карманные часы носят в футляре на цепочке! Такой грушевидной формы, со стеклом. Я видела, этот пожилой заводил. Не люди, а...
Она замолчала, так и не придумав для немцев подходящего определения.
Часть постояльцев завалилась спать сразу после ужина, остальные сидели на крыльце, курили, негромко переговаривались о своих фашистских делах. Сидя на подоконнике в кабинете Галины Николаевны, Таня отчетливо слышала их голоса, но не могла разобрать ни слова.
– Удивительно все же, что за язык мы учили в школе, – сказала она. – Когда немец обращается к тебе еще можно что-то понять, но когда они разговаривают между собой – ни бельмеса.
– В Германии много диалектов, – отозвалась из темноты Людмила. – Прусский, баварский, нижнерейнский.... Ты заметила, как они проглатывают «р»?
– «П'опаганда», – передразнила Таня, вспомнив длинного немца, и вздохнула.
Постепенно голоса затихли – немцы ушли спать. Из столовой уже доносился чей-то могучий храп, в спальне еще возились с полчаса, потом все стало тихо.
– Люся, ты ложись, – сказала Таня. – Потом я тебя разбужу. Дежурить будем по два часа?
– Можно по два. – Люда подавила зевок. – Меня и в самом деле тянет ко сну, прямо удивительно... Я была уверена, что сегодня не буду спать.
– Ну, я так переволновалась, – сказала Таня, – совсем спать не хочется. А ты ложись, чего же так сидеть... Можно было бы почитать, но со светом как-то страшнее.