Узор платка был ромбовидным и многокрасочным — благодаря использованию пестрой пряжи, цвет которой переходит от одного трепещущего радужного оттенка к другому, избавляя вязальщицу от скучной необходимости без конца подвязывать новые нити. Платок можно было стирать в машине, несмотря на то что мать Грейс пришила к нему этикетку «Только для сухой чистки». Больше всего Грейс озадачивало то, как она могла вытащить платок из шкафа и укрыться им, не запомнив этого и ничего не уронив по пути.
Когда она вытащила палец из дырочки в фиолетово-красной части платка и увидела, как распустившаяся нить исчезает, наподобие краба, в ней шевельнулось искушение заклеить отверстие клейкой лентой. Однажды, когда Грейс сломя голову мчалась на вечер, посвященный книге Лэза, она приклеила оторвавшуюся от шелковой юбки пуговицу синтетическим клеем. Все шло нормально, и юбка сносно держалась на протяжении всего вечера, пока издатель Лэза не подошел к ней и не спросил: «Ну, а вы чем занимаетесь?» Как только она собралась ответить, пуговица отскочила. Молнией метнувшись к Грейс, Лэз обхватил ее за поясницу — тактическая хитрость, имевшая целью удержать быстро соскальзывающую юбку. «Мы во всем помогаем друг другу», — ответил он издателю. Потом повернулся к Грейс и шепнул: «Пожалуйста, постарайся как-нибудь удержать юбку».
* * *
Она спала в одежде Лэза, а проснувшись, лежала вытянувшись, глядя на ровный белый потолок. Ее охватило мирное чувство: казалось, последние несколько недель ей просто приснились, а сейчас Лэз выскочил купить чего-нибудь на завтрак. Она могла поклясться, что слышит запах кофе. Когда она начала понемногу приходить в себя, реальность — включая все произошедшее в баре между ней и Кейном — заполонила ее мысли; мир и покой сменились тупой болью в висках.
Она явно перебрала. Ей захотелось позвонить Кейну и упрекнуть его за то, что он не сказал ей о ее оранжевых губах.
Она встала и, пошатываясь, побрела на кухню — поставить чайник и приготовить кофе Хосе. Для себя она выбрала чай «Эрл Грей» в пакетиках. Когда она открывала пачку, пакетик порвался. Чаинки высыпались и превратили пол в грязное месиво, особенно после того как Грейс попыталась смыть их влажной губкой. Единственное, что сулили ей рассыпавшиеся чаинки, — это тяжелое утро. Она открыла другой чайный пакетик, благодаря судьбу за то, что еще темно. Но все равно в голове у нее мелькнула мысль надеть темные очки. Она налила кофе для Хосе, положила две ложки сахара, плеснула ореховых сливок и плотно закрыла крышку.
Когда она спустилась, в вестибюле никого не было. Пачка газет на полу была единственным признаком, что скоро наступит утро. Грейс удивило, что на конторке портье уже стоит чашка кофе рядом с небрежно завернутым в провощенную бумагу витым коричным печеньем. Чуть подальше, в холле, она увидела мужчину, вывозившего велосипед из кладовки. Он был в черных тренировочных шортах и ветровке с капюшоном. Подкрутив седло своего велосипеда, он поехал к дверям, не глядя по сторонам. Когда он проезжал мимо Грейс, она заметила, что на нем до блеска начищенные черные бальные туфли с белыми носками — легкая ненормальность, которую она приписала нью-йоркским причудам. Грейс поставила чашку с кофе рядом с другой на конторку Хосе, вытащила из пачки свою газету и вернулась наверх.