– Можешь оставить ее себе, однажды ночью я ухитрилась стащить этот выпуск у мамы. Так он за этим вывел тебя в танце из комнаты?
К разочарованию Джоан, Пенелопа не проявила энтузиазма. Обычно они горячо обсуждали каждый номер во всех подробностях, начиная от правдоподобия описанных актов и заканчивая предположениями, какой джентльмен послужил прототипом героя очередного рассказа.
– Он увел меня всего на минутку.
– Вас не было несколько минут, и даже когда он вышел – и сразу покинул зал! – тебя все равно не было, ты вышла намного позже, и вид у тебя был очень взбудораженный. Так что произошло? – снова спросила Абигайль. – Судя по тому, что ты сейчас покраснела, надеюсь, это было нечто восхитительное.
– Вы обе просто ужасные, – пробурчала Джоан. – Неужели у меня не может быть секретов?
Пенелопа фыркнула:
– Пф! Только не в этом. А то в следующий раз, когда он пригласит тебя танцевать, мы пойдем за вами, и ему будет гораздо сложнее заниматься с тобой любовью.
– Пенелопа!
Джоан чувствовала, что ее лицо стало ярко-красным.
– Между прочим, она ничего не отрицает, – заметила Абигайль. Редкий случай, она проявляла такое же острое любопытство, как ее сестра. – Ну так что он сделал?
Джоан надула губы, но в то же время ей и самой безумно хотелось рассказать. Ее поцеловал – по-настоящему поцеловал, почти овладел ею – истинный повеса. И это еще не все: есть шансы, что он сделает это снова! Джоан огляделась, проверяя, что их никто не слышит, и понизила голос:
– Никогда никому об этом не рассказывайте!
– Никогда! – хором ответили ее подруги.
– Он вскользь извинился за то, что сравнил меня с зонтиком.
Брови Пенелопы взлетели вверх.
– И отдал мне номер «Пятьдесят способов согрешить», засунув его мне под платье на спине.
Абигайль громко ахнула.
– А потом он меня поцеловал. – Последние слова она прошептала скороговоркой, почти потонувшей в стоне Пенелопы.
– Тебе понравилось? – требовательно спросила Абигайль.
Ее сестра хмыкнула:
– Какая разница? Ее поцеловал самый красивый виконт Лондона!
– Это было очень приятно, – сказала Джоан чопорно, сознавая, что лицо у нее красное как помидор. – Пока он не сказал, что сделал это только для того, чтобы заставить меня замолчать.
На подруг было смешно смотреть: на лице у Пенелопы отразилось возмущение, у Абигайль – ужас. А потом обе одновременно стали пытаться скрыть веселье.
– Ох, Джоан! – Абигайль вздохнула, ее глаза лучились весельем. – Ты довела известного повесу до безумия, и он тебя поцеловал.
– Я хочу когда-нибудь стать такой, как ты, – пролепетала с придыханием Пенелопа, ее плечи тряслись от смеха.