Гриир громко и искренне расхохотался.
– Однажды вечером я уже выиграл у вас. Победил в самой первой игре, если помните.
– Я помню. И подозреваю, вы оказались очень уж джентльменом, чтобы выиграть вторую. – Мерседес говорила совершенно серьезно.
Это была одна из тех вещей, о которых отец просил ее узнать и от которых она должна была избавить капитана. В поездке такое благородство стало бы проклятием. Мерседес подозревала, что оно не ограничивается женщинами, а распространяется на бедных фермеров, приехавших в город в базарный день и зашедших сыграть партию, на тех, кому постоянно изменяла удача, и на тех, кто, в отличие от него, ставил больше, чем мог себе позволить проиграть. Это благородство уходило корнями в кодекс дворянской чести, в котором воспитывались дворянские дети и придерживались на протяжении всей жизни.
– Такие сантименты разорят вас, капитан, – с игривой улыбкой сказала Мерседес, собирая шары для следующей партии.
Бэррингтон неуверенно пожал плечами:
– Мои манеры едва ли могут меня разорить, когда на кону нет денег. Мы ведь просто играли.
– Так ли? – Мерседес выпрямилась. Просто играли? Ее отец побледнел бы от одной мысли о том, чтобы «просто играть». Такого не существовало в природе. Она протянула руку за конвертом, который еще раньше положила на маленький столик. Бросила его на бильярдный стол. – Я хочу посмотреть, на что вы действительно способны, капитан. Этого хватит? – Она точно знала, какое применение этих денег имел в виду ее отец. Она должна купить капитана.
– Вы серьезно? – Когда Бэррингтон встретился с ней глазами, взгляд сделался мрачным и пристальным. Он больше не смеялся, не обращая внимания на обвинения его в том, что он поддался.
– Я всегда серьезна, когда речь идет о деньгах, капитан.
– Я тоже.
Мерседес знала, что это правда. Расчетливое выражение, появившееся на его лице, подтверждало ее уверенность. У Бэррингтона появился шанс честно выиграть то, что предлагал ему отец Мерседес. Он отчаянно хотел получить эти деньги. Она заметила в его глазах всплеск радости, пусть и мимолетной. Только честь мешала ему согласиться.
– Давайте же, капитан. Нужно выиграть две партии из трех.
В первой партии она обыграла его на одно очко, когда он чуть-чуть промахнулся. На сей раз непреднамеренно. Перед второй партией он снял мундир и закатал рукава. Возможно, этим пытался отвлечь ее? Если так, стратегия не так уж плоха. Без мундира, Мерседес особенно отчетливо видела все его движения, подчеркнутые темно-коричневыми брюками. Невозможно отрицать нечто притягательное в мужчине, одетом лишь в жилетку и рубашку, особенно когда этот мужчина сложен так же хорошо, как капитан Бэррингтон. А этим вечером он был особенно хорош в хрустящей белой рубашке и модной шелковой жилетке цвета бургунди с шалевым воротником, открывавшей широкие плечи. В пылу азарта светлые волосы, которые он, разделив пробором, зачесывал набок, свесились вперед. Теперь, когда он сосредоточился на очередном ударе, это золотистое великолепие упало ему на лоб, скрывая от Мерседес его глаза. Капитан выглядел привлекательно, впечатляюще. Людям бы это понравилось. Женщине было бы приятно представить себе, как эти волосы, это лицо склоняются над ней сверху, представить себе обнаженным его сильное тело. Она отогнала прочь приземленные мысли. Надо проиграть эту партию. Сей час не время представлять себе обнаженного капитана в агонии любовных утех. Как она и планировала, Бэррингтон выиграл вторую партию. Этого требовала его честь. Он обещал Мерседес показать свою лучшую игру и намеревался сдержать слово. Честь сделала его слепым по отношению к бесчестию другой стороны. Она и, возможно, его предвзятость не позволили капитану заметить в ее игре некоторые уловки. Мужчина мог говорить все что угодно, но ни за что не поверил бы, что женщина может представлять для него реальную угрозу, пока не стало слишком поздно. Мерседес не думала, что капитан чем-то отличается в этом отношении от большинства. В конце концов, такова природа мужчин – верить в свое непогрешимое превосходство.