— Oii ли?
— Честное слово.
— Ваше слово немного стоит.
— Один я был, — с мрачной решимостью повторил Якитов, поднял на Пирогова глаза.
— Значит, вы один увели корову?
— Какую еще корову?
— Вашу собственную.
Якитов наморщил лоб, не совсем понимая, о чем говорит этот человек, закутанный в шинель по самые уши.
«Лукавит? Притворяется? Ваньку валяет? — подумал Корней Павлович. — Но уж больно хорошо выходит это у него. Будто не первый раз… А между тем — первый. Раньше не привлекался…»
Порылся в столе, не нашел, что искал, позвал дежурную.
— Заявление о хищении коровы мне.
Она принесла согнутый пополам лист. Пирогов расправил его, положит на стол перед Якитовым.
— Почерк знаете такой?
Лист качнулся на сгибе, как весы, наконец улегся, вскинул вверх легкую половинку. Якитов вытянул шею. Задранная середка загораживала текст.
— Возьмите в руки, читайте.
Он никогда не видел почерк жены. До замужества она три года ходила в школу, он знал об этом по ее проказливым рассказам, к писанине не тянулась, и если случалось посылать открытки родным, просила писать его, а сама садилась рядом или напротив, подпирала кулаком щеку и старательно следила, как он выводит буквы. Чаше она вспоминалась ему в последнее время именно такой. Сидящей напротив — щеку на ладонь, отдыхающая, здоровая, красивая и нежная.
Он знал каждую ее привычку, с закрытыми глазами мог обрисовать позу, когда сидит она напротив или, орудуя у плиты, замирает, чтобы, не разгибая спины, повернуться к нему вполоборота, выслушать, ответить.
Он знал каждую ее родинку, мелкую, как весенняя паутинка, морщинку у глаз, даже жесткий волосок, что упрямо вырастал у нее на плече, хотя она старательно и украдкой состригала его.
Но он не знал ее почерка. Он не получал от нее ни одного письма, ибо за пять лет не разлучался с нею больше чем на неделю. А письма, которые она должна была написать ему в армию и которые написала, наверное, он не успел получить.
Ему пришлось прочесть заявление, прежде чем взгляд его уперся в подпись. Он вспомнил, как учил Василису расписываться его фамилией: целый клубок спиралей на подставной ножке «Я»…
— Разобрались?
Якитов положил заявление. Опустил голову. Бледность растекалась от висков по щекам, на шею. Это было видно сквозь густую щетину и грязь.
— Итак, уточним, брали вы со своего двора корову?
— На меня что угодно грузить… безответно. Я виноват перед вами… Перед народом стыда не оберусь… Но я не был гадом… Гадом перед своими детьми.
— Зачем так сильно. Да или нет?
— Товарищ командир…
— Ваш командир на фронте воюет. А вы на Элек-Елани.