— Перестаньте, — прикрикнул Пирогов. Анчутки на голос появились в распахнутой двери. Неумытые смугляшки были по-взрослому озабочены и решительны. Корней Павлович убавил тону. — Перестаньте, прошу вас. Всем нынче нелегко. Вам труднее, чем мне, но ведь и я не праздную шатуна, как выразились вы. Много обиженного народа, потому что для кого война, а для кого и мать родна… — Вспомнился странный разговор Усольцева о героях и дезертирах, едва не сорвался с языка: такие, мол, наши дела, но сдержался вовремя — чего душу травить, в ней и так здорового места не осталось. — Мы ищем корову. Ищем. Возможно, скоро найдем. А не получится, пойду в райисполком, буду просить для вас помощь.
Больше обещать было опасно. Оглянувшись на анчуток, Корней Павлович подмигнул им: здорово, орлы. Те засмущались, попятились и скрылись с глаз.
— Прошу прощения, я случайно услышал вас с улицы. У вас какое-то новое горе? — спросил Пирогов у Василисы.
— У кого оно нынче счастье-то?
— Но мне показалось… Что-нибудь с Федором? — схитрил, сам удивляясь, как ловко получилось у него.
Она промокнула слезы.
— Давеча говорю мастеру: позволь на анчуток глянуть сходить, они ж ведь малые совсем, одни, а он уперся: этак все разбежитесь, кто работать будет… Я — свое, он — свое. Судом страшшал. Я говорю: хочь в тюрьму, если совесть у тебя верблюжья. И ушла. Пушшай судят.
— Н-да, — сказал Пирогов. — А ведь он может. По закону военного времени строго это.
— Так что ж я, без сердца? — вскричала она. — Сам на фронте, мать с темна до темна, а дети… Дети-то брошены. Дом брошен.
— У вас нет стариков? Родни.
— Мать у них есть. Мать! Чего на стариков кивать-то.
— И все-таки. У Федора родители здоровы?
— Они не тут живут.
Василиса обтекала вопрос о стариках. У Корнея Павловича под ложечкой засосало: не прячут ли они Федора, не отсюда ли уклончивость Василисы? Но, с другой стороны, почему они не помогают невестке? Ведь ей действительно не позавидуешь… Нет, тут какие-то свои отношения. Старые.
— От Федора есть какие известия?
— Как уехал с учебы на войну, так и все… Пропал.
— Не понял вас. Как пропал? Куда?
— Куда на войне убитые пропадают. В землю. — Повлажнели глаза.
— Откуда известно? Почему вы решили, что он на войну поехал после учебы? Это ж военная тайна.
— Бабы гадали на картах. И выпала нашим мужикам дальняя дорога.
Пирогов искренне хмыкнул. Надо ж, чем больше и ближе горе, тем доверчивей и суеверней человек.
— Карты — это авторитетно. — Прошелся по комнате, переступая «пятаки». — С учебы-то писал он?
— Три письма. А потом уж перестал.