— Иван али Михайло там…
— Да зачем вам это? Вас же все знают как Германа. Не привыкнут люди к новому вашему имени.
— Да русский же я. Не герман.
«Екалэмэнэ! Еще подарочек Ржанецкому отделу. И в шею его не вытолкаешь. Мотив у старика прямо патриотический».
— Повременил бы ты малость, отец. Ну хоть недельку. Мы выясним, что да как. А?
Старик затряс головой: не-ет, не согласен, теперь же и делай. Корней Павлович пригласил Ирину Петровну.
— Вы знаете, как объяснить?.. Что значит имя Герман?
Она удивилась искренне, хотя лицо ее не выразило всего удивления, оставалось неподвижным и бесстрастным. Помедлив, она ответила, что никогда не задавалась таким вопросом.
— Кто может знать?
— Из учителей разве кто. Или библиотекарша… А может, этот? — Показала на дверь через плечо. — Он целыми днями рассказывает байки дежурным. Откуда в нем столько берется? Он и «Затерянный мир» читал.
— Давайте его сюда.
Старик понял, что дело его завертелось, закрутилось. Принял важную позу. Приготовился все видеть и слышать.
Но вошел Брюсов и, против ожидания, все усложнил.
— Как пишется имя? — спросил, выслушав Пирогова. — Одно «эн» на конце или два?
Этого сам старик не знал.
— Как у вас в паспорте?
— Какой же пашпорт в деревне? Нету пашпорту.
— Но где-то вы должны быть записаны.
— Не без того. Сперва в церковную книгу занесли, потом — в сельсовете.
— Надо бы знать — одно или два «эн».
Водевиль затягивался. Пирогов послушал-послушал, спросил:
— Какая разница — одно «эн» или два?
— Большая. Как пол и потолок. — Ткнул пальцем вверх. — Герман с одним «эн» — это вроде как родной означает. С латинского — родной… А если два «эн», то это, правда, немецкое имя. Херманн — воин.
Старик оживился, засуетился, глянул на Пирогова, на Брюсова, снова на Пирогова уставился победно.
— Немецкое таки!..
Корней Павлович хлопнул ладонью по крышке стола. Поднялся.
— Геннадий Львович, если вам не составит великого труда, попытайтесь убедить товарища, что дело его… Ну, просто…
Брюсов кивнул.
— Я вас понял. Конечно же — старческая… Пойдемте, отец.
Они вышли в приемную. И тотчас позвонил Паутов, сообщил, как в лоб стукнул: прошли собрания в Коже, в Муртайке, в Сарапке. Еще семьдесят тысяч ждут конвоя. Пирогов сказал, что понял, о чем он хлопочет, что выедет сегодня же.