— Едем, как-то в автобусе, — смеется Павлик, — а на задней площадке пьяный к женщине привязался и ругается. Все сначала молчали, затем ропот начался. В воздухе, как обычно, мечется вопрос: где настоящие мужчины? И тут Валера отважно подошел к дебоширу, который был уже в плечах раза в два, и дал ему три рубля, при условии, что тот выйдет на первой же остановке. И он торжественно вышел с сальной миной на лице.
— А ты что, хотел бы, чтобы я, как Свиридов, на пятнадцать суток попал? — спрашивает Валера. — Тот в прошлом году блеснул, да выронил алкаша неудачно из автобуса. И так уже всю мою фотографию затрепали, переносимши с Доски почета на Доску тревоги и обратно.
— Я знаю, почему ты так сделал, — хихикает Милеев. — Потому что ты сам такой же.
— Какой?
— К девушкам пристаешь в общественном транспорте?
— Как положено. И не только в транспорте.
— Ну вот.
— Ты, Паша, можешь не волноваться. Гриши Мелехова из тебя, конечно же, не выйдет. Будь ты умнее, ты бы заплакал от этих моих слов, — говорит спокойно Слободсков. — У тебя и девушек-то нет, кстати. А почему? Да потому, что их ведь развлекать надо, трудиться, что-то говорить, стараться быть фигурой, рисковать. Тебе это трудно… Живешь ты вот с родителями в тепле и сытости и ничего-то тебе не надо.
— Наши эмигранты во Франции, — замечаю я, — одно время презирали тех же французов за то, что у них не хватает силы воли застрелиться при соответствующих обстоятельствах.
— Не мешай мне проводить воспитательную беседу, — реагирует Слободсков, — не сбивай мне мысль. Так вот, насчет этого товарища в автобусе. Во-первых, он не алкаш, а просто нормальный дурак. Мы с ним часто в городе друг на друга натыкаемся. Во-вторых, это все мне самому не очень понравилось, и я на следующий день, случайно его встретив, трешку обратно отобрал. В-третьих, ты что же думаешь, я его испугался или его друзей? Да у меня приятелей около трехсот человек. Короче говоря, все ясно. А вот ты мне ответь: сколько раз в этом году ты с насморком бюллетенил?
Милеев начинает чем-то скрести за щитом.
— Бережешь, значит, себя… — продолжает Валера. — А зачем? Кому ты нужен — бесплатная нагрузка на общество? Что ты вообще можешь?
— Все, что требуется, — бурчит Паша.
— А что от тебя требуется, ты можешь сказать? Я допускаю, что бриться ты умеешь, а еще что? Ты что там лепишь? — вдруг кричит Слободсков. — Ну-ка, поаккуратнее. Снова, снова все переделай.
Я улыбаюсь, Валера — это фирма, глаз у него наметанный, и нечистой работы он не любит. Слободсков назначен наставником у Милеева и руководит последним жестко, но не без сердечности, претендуя чуть ли не на отцовские привилегии.