— Слушай, старик, мне некогда вас подвозить, извини, но не могу.
Витек непонимающе покачал головой:
— А ты куда сейчас? Нам же в одну сторону? Где Лидочка?
— Мне в другую сторону.
— Ага, — погрозил пальцем тот, — ты с женщиной.
— С какой еще женщиной?!
— Ну ладно, брось, — Витек пьяно качнулся.
Филиппенко в сердцах сплюнул и сел в машину.
После этого настроение испортилось. Он и не думал, что может встретиться со знакомыми, ладно, что Витек ничего не понял. Все же он, Филиппенко, руководитель группы в проектном институте.
Теперь Филиппенко старательно избегал особенно многолюдных мест, везде ему чудились знакомые. Он пугался этих счастливых лиц, но они словно преследовали его, и он путался в пересечении приглушенного света узкогрудых фонарей и матового света заиндевевших окон. Все были беззаботны по-праздничному, а он, гонимый тревожной мыслью, кружил по городу, не узнавая улиц, домов, лишний в этом неистовом карнавальном веселье зимы. Так довольный вначале своей находчивостью, он думал, что в доме его сейчас веселятся друзья, и ему было горько от этого, как будто по их просьбе он болтался всю ночь по ярко освещенным площадям. Впрочем, утешением для него были плотно набитые карманы. Клонило ко сну. Филиппенко хоть и старался выспаться перед этим своим «дежурством», но ночь подходила к концу, а он не сомкнул глаз. Не было даже сил отвезти машину в гараж, он оставил ее около дома и поднял глаза на окна: в квартире еще горел свет.
Гости встретили его радостно, долго жали руку, обнимали, жалели:
— Не повезло тебе, назначили дежурство.
Тут же налили «штрафную».
И, странное дело, Филиппенко самому было жаль себя, как будто его, действительно, оторвали силой от друзей, от праздничного стола. Он отогревал закоченевшие пальцы, сидел, ослабевающий от теплоты, от выпитого вина, и силился избавиться от сна, стараясь продлить это ощущение близости с домом, с друзьями, понимая, как не хватало ему их в эту новогоднюю ночь. Но сон не отступал, он стягивал цепкими обручами голову и затуманивал сознание. Филиппенко встал из-за стола и направился в свою комнату.
Около дверей стояла большая картонная коробка, он заглянул в нее и застыл пораженный: в ней лежала разбитая на десятки мелких, искрящихся осколков хрустальная люстра, которая была куплена неделю назад на две его зарплаты. Он бессмысленно глядел на замысловато разъединенные осколки, переливающиеся в местах слома, и чувствовал, что не может избавиться от такой усталости, какую еще ни разу в жизни не испытывал. Ему сейчас были безразличны набитые карманы дубленки, которые он даже не потрудился освободить, и была безразлична эта сломанная люстра, словно назло сияющая ярче, чем целая.