Через минуту верхняя из вилл, разбросанных по холму около Бордока, скрыла бежавшего. Он опять мелькнул на секунду, мелькнул еще и еще, три раза в промежутках между тремя следующими домами, и скрылся за насыпью.
— Ослы! — повторил доктор Кемп, повернулся на каблуках возвратился к письменному столу.
Но те, кто сами были вне дома, видели беглеца вблизи и заметили дикий ужас на его вспотевшем лице, не разделяли презрения доктора. Человек улепетывал, что было мочи, и, переваливаясь на ходу, громыхал, как туго набитый кошелек. Он не оглядывался ни направо, ни налево, но его расширенные глаза смотрели прямо перед собою, вниз холма, туда, где начинали зажигаться фонари и толпился на улицах народ. Уродливый рот его был открыть, и на губах выступила густая пена. Дышал он громко и хрипло. Все прохожие останавливались и начинали оглядывать дорогу с зарождающимся беспокойством, спрашивая друг друга о причине такой поспешности.
Потом где-то гораздо выше играющая ни дворе собака завизжала и бросилась под ворота, и, пока прохожие недоумевали, что это такое, какой-то ветер, как будто шлепанье разутых ног и звук как бы тяжкого дыхания, пронесся мимо.
Поднялся крик. Прохожие бросились прочь с дороги и инстинктивно бежали вниз. Они кричали уже на улицах города, когда Марвель был всего на полдороге, врывались в дома и захлопывали за собою двери, всюду распространяя свои известия. Марвель слышал крики и напрягал последние силы. Но страх обогнал его, страх бежал впереди его и через минуту охватил весь город.
— Невидимый идет! Невидимый!
XVI
В трактире «Веселые игроки»
Трактир «Веселые игроки» стоит как раз у подножии холма, там, где начинаются линии конок.
Трактирщик, опершись на прилавок своими толстыми, красными руками, беседовал о лошадях с малокровным извозчиком, а чернобородый человек в сером грыз сухари, ел сыр, пил Бортон и разговаривал по-американски с отдыхавшим полицейским.
— Чего это орут? — спросил малокровный извозчик, внезапно прерывая разговор и стараясь разглядеть поверх грязной, желтой занавески в низеньком окне трактира, что делалось на холме.
— Пожар, может быть, — сказал трактирщик.
Приближались шаги, тяжелые и торопливые, дверь с шумом расхлопнулась, и Марвель, растрепанный, весь к слезах и без шляпы, с разорванным воротом куртки, ворвался в комнату и, обернувшись судорожным движением, попробовал затворить дверь. Блок держал ее полуотворенной.
— Идет! — проревел он, и голос его от ужаса возвышался до визга. — Идет! Невидимка! За мной!.. Ради Христа! Караул! Караул! Караул.