Конечно, Невидимый при обыкновенных обстоятельствах мог без труда обогнать своего пожилого преследователя, но поза, в которой нашли тело Уинстида, показывает, что он имел несчастие загнать свою добычу в угол между густою порослью крапивы и песочной ямой. Для тех, кто знает удивительную раздражительность Невидимого — заключение этой встречи представить нетрудно.
Но все это одни догадки. Единственные несомненные факты, — так как на рассказы детей вполне полагаться не следует, — это обнаружение тела убитого Уинстида и окровавленного железнаго прута, валявшегося в крапиве. То, что прут был брошен Гриффином, показывает, что в волнении, овладевшим им в эту минуту, он забыл свой первоначальный план, если такой план и существовал действительно. Конечно, Невидимы был большой эгоист и человек бессердечный, но вид его жертвы, его первой жертвы, окровавленной и жалкой, беспомощно валявшейся у его мог, мог открыть в нем давно задержанный источник раскаяния, в котором могли потонуть на минуту всякие, какие бы ни были у него, планы.
После убийства мистера Уинстида он, повидимому, бежал по дороге к дюнам. Рассказывают, что двое рабочих в поле у Ферн-Боттома слышали какой-то голос. Голос этот выл и хохотал, рыдал и стонал, а по временах вскрикивал. Странный, должно быть, был голос. Он пронесся по клеверному полю и замер по направлению к дюнам.
В это время Невидимый уже знал, вероятно, как быстро воспользовался Кемп под секретом сообщенными ему сведениями. Он нашел уже все двери запертыми; бродя вокруг железнодорожных станций и заглядывая в гостиницы, наверное, прочел развешенные всюду объявления и понял, какая на него устраивалась облава. С наступлением вечера поля усеялись группами людей и огласились лаем собак. Охотники на человека получили особые инструкции, как помогать друг другу в случае встречи с врагом. Но от всех них он увернулся. Нам понятно отчасти его бешенство, которое не уменьшалось, вероятно, и тем обстоятельством, что он сам доставил сведения, так безжалостно употреблявшиеся теперь против него. В этом день, по крайней мере, он пал духом: почти целые сутки, за исключением встречи с Уинстидом, его травили. Ночью он, вероятно, поел и поспал, так как к утру оправился и опять стал самим собою, — сильным и деятельным, гневным и злобным, готовым к своей последней великой борьбе против мира.
Кемп прочел странное послание, написанное карандашом на засаленном клочке бумаги.
«Вы были удивительно энергичны и умны, — стояло в письме, — хотя что вы этим выиграете — я не могу себе представить. Вы против меня. Вы травили меня целый день и старались не дать мне отдыха ночью. Но я ел вопреки вам, спал вопреки вам, и игра еще только начинается. Ничего не остается, кроме установления террора. Объявляю вам о его первом дне. Порт-Бордок отныне уже не под властью королевы, скажите это вашему полковнику и полиции и всем, — он под моею властью, — под властью террора! Нынешнее число — Первое число первого года новой эры — эры Невидимого, Я — Невидимый Первый. Сначала правление мое будет милостиво. В первый день будет всего одна казнь, ради примера, казнь человека, имя которому — Кемп. Сегодня его настигает смерть. Пусть запирается, пусть прячется, пусть окружит себя стражей, пусть закует себя в броню, — смерть, невидимая смерть идет к нему. Пусть принимает меры предосторожности, это произведет впечатление на мой народ. Смерть двинется из почтового ящика нынче в полдень. Письмо будет положено перед самых приходом почтальона — и добрый путь. Игра начинается. Смерть идет к нему. Не помогай ему, народ мой, чтобы и тебя не постигла смерть. Сегодня Кемп умрет».