На восьмой день викарий начал говорить громко, и я ничем не мог удержать потока его красноречия.
— Это справедливое наказание, о Боже! — повторял он поминутно. — Справедливое! Накажи меня и всех вокруг. Мы согрешили и впали в грехи… Повсюду несчастья, бедных топтали в пыли, а я молчал. То, что я проповедовал, было безумием… Мне нужно было встать и, не жалея жизни своей, призывать их к раскаянию, к раскаянию… Угнетатели бедных и нуждающихся! Виноградник Божий!..
Потом он снова вспомнил о еде, к которой я его не допускал, умолял меня, просил, плакал, угрожал. Он начал повышать голос; я попытался утихомирить его; он понял, что может держать меня в своей власти, и грозил, что будет кричать и привлечет внимание марсиан. Это испугало меня поначалу; но моя уступчивость уменьшила бы наши шансы на спасение. Хотя я не верил ему, но считал возможным, что он так поступит. В тот день, во всяком случае, он не привел в исполнение своей угрозы. Он говорил, постепенно повышая голос, в течение восьмого и девятого дней, — это были угрозы, мольбы, перемешанные с раскаянием в недостойном служении Богу. Мне было жаль его. Немного поспав, он снова принялся кричать так громко, что я вынужден был вмешаться.
— Тише, тише! — умолял я.
Он встал на колени в темноте, недалеко от медной кухонной посуды.
— Я слишком долго молчал, — сказал он так громко, что его должны были услышать в яме, — теперь я должен свидетельствовать. Горе этому беззаконному граду. Горе! Горе! Горе! Горе обитателям Земли, ибо уже прозвучала труба…
— Замолчите! — просил я, вскакивая в ужасе, почти уверенный, что марсиане услышат нас. — Замолчите…
— Нет! — воскликнул вновь викарий, поднимаясь и простирая руки. — Меня осенил Господь! — В три прыжка он был у двери в кухню, — Я должен свидетельствовать. Я иду. Я и так уже слишком долго медлил.
Я схватил сечку со стены и бросился за ним. Я был в бешенстве от страха. Настиг я его посреди кухни. Поддаваясь последнему порыву человеколюбия, я обернул острие к себе и ударил его тупой стороной. Он упал ничком на пол. Я споткнулся о его тело и остановился, тяжело дыша. Он лежал неподвижно.
Вдруг я услышал шум снаружи, как будто осыпалась штукатурка, и треугольное отверстие в стене закрылось. Я взглянул вверх и увидел многорукую машину, вступающую в пролом стены. Одно из сокращавшихся щупальцев извивалось среди обломков. Показалось второе щупальце, скользившее по рухнувшим балкам. Я замер от ужаса. Потом увидел зеркальную пластинку около чудовищного лица и большие темные глаза марсианина. Металлический спрут извивался щупальцами в проломе.