Вскоре плавсредство уже чертило на море дугу белопенного следа. Диваков проводил его взглядом. Маша чувствовала в душе странную пустоту. Вроде бы стоило радоваться. Нашелся отец, сделал очень дорогой подарок, о котором она не могла и мечтать – собственную квартиру в столице. Да и денег подкинул. Правда, сколько не сказал, но это можно будет проверить в любом банкомате.
Однако пустота из души не уходила. Рядом с ней стоял абсолютно чужой ей человек.
– Пошли, дочка, – сказал Диваков, указывая на раздвижную дверь зеркального стекла.
Яхта казалась безлюдной, хотя было понятно, что на ней находится команда. Маша оказалась в просторной кают-компании. Три стены стеклянные, одна глухая, облицованная какой-то дорогой древесиной.
– Мореный дуб, – пояснил хозяин яхты.
– Понятно, – сказала девушка.
Посередине стояли два огромных дивана-бегемота, обтянутые шкурами зебры. На глухой стене была распята шкура белого медведя. Довольно экзотичная для здешних широт, но, наверное, она должна была напоминать о российском происхождении яхты.
– Садись, дочка, – Диваков указал на диван.
– Спасибо.
Маша присела на самый краешек. Сам Георгий Иванович подошел к бару, открыл дверцу, внутри загорелся мягкий желтый цвет.
– Ты что будешь пить? – спросил он так, словно бы бар был безразмерным, и в нем могло найтись все, что угодно.
– Я не пью. – Маша и сама бы не объяснила, почему соврала, она себе иногда позволяла немного выпить.
– Странно, – пожал плечами Диваков. – Мать твоя выпить любила, и немало, – как о покойнице, в прошедшем времени, сказал о Людмиле Георгий Иванович. – А я вискаря глотну. Разволновался. Честно, разволновался.
Диваков вернулся к мраморному столику между диванами с бутылкой виски и бутылкой минеральной воды, двумя стаканами. Плеснул себе спиртного, затем налил дочери воды.
– Ну за знакомство, Маша.
– За знакомство.
Девушка почувствовала, что не в состоянии сказать отцу «ты».
– Как у тебя дела? Поступать собралась?
– Собралась. Мама просила привет передать, – вспомнила Маша.
– Спасибо.
Пока удавалось обходиться фразами, где не надо было употреблять обращение «ты» или «вы». Диваков прочувствовал и этот момент.
– Говори мне «ты», «папа», ну, в крайнем случае, «отец».
– Хорошо, отец.
– Ты же сама слышишь, как неправильно это звучит. Скажи мне «папа».
– Хорошо, папа.
– Вот теперь в самом деле хорошо, – рассмеялся Григорий Иванович.
И тут у него в кармане рубашки зачирикал телефон. Он вытащил мобильник, взглянул на экран.
– Извини, по делу звонят, – сказал он. – Бизнес – такая вещь, что не я деньгами кручу, а они мной, – усмехнулся он.