– Ты-то сама как думаешь – как гм… специалист?
– Я б эти подземелья вовсе засыпала, – сурово сказала Ксения. – Но как специалист, если можно так выразиться, скажу. Они чего-то очень боятся. Или что-то затевают. Ведь что такое московские подземелья? Это многоуровневая система, пронизывающая и охватывающая весь старый город. По ней любой мало-мальски грамотный дурак может незаметно попасть… да хоть в Кремль, сделать что угодно и так же незаметно скрыться. Смекаешь?
– Да уж… Есть над чем подумать. – Маша задумчиво сорвала травинку у ворот и накрутила на палец. – Спасибо тебе за все. До встречи.
– Звони, если что… – Ксения развернулась и резво припустила к брошенным монастырским грядкам.
* * *
– Здравствуйте. – Князев, подслеповато щурясь от резкого перехода между тусклым освещением коридора и еще более скудным светом, еле сочащимся из маленького узкого оконца под потолком камеры, пытался разглядеть нового соседа.
– Мое почтение. – Сокамерник достал из кармана пачку сигарет и закурил. Это был крепко потрепанный жизнью мужчина, которому с равной долей вероятности могло быть и 35, и все 50 лет. Большая голова, маленький рост, на лице больше всего выделялся кривой мясистый нос. Рыбьи глаза изучающе разглядывали Князева. – Будем знакомиться. Я Валера.
– Богдан, – представился Князев.
– Вот, располагайся, – кивнул сокамерник на свободную койку.
Князев сел на койку. Некоторое время оба молчали.
– За что закрыли тебя? – наконец спросил Валера.
– Да, в общем-то, ни за что.
– Ага, конечно. Все мы тут ни за что сидим, – ухмыльнулся сокамерник, после чего поднялся и посмотрел на зарешеченное окно. – Эх, Богдан, погодка стоит просто замечательная! Вот бы на речку, с удочкой, парой хороших друзей – и на всю ночь. Соскучился я по беседам задушевным… А ты?
Князеву меньше всего хотелось сейчас откровенничать с незнакомцем, но и грубить в ответ на приторную вежливость нового соседа было «не по понятиям».
– Рыбалка – это дело, – ответил он общей фразой.
– Да уж. Рыбалка – это свобода. А мне, веришь, земляк, даже порыбачить не с кем. Я на зоне 20 лет оттрубил, и знаешь, за что? За убийство. Друга моего лучшего. Его, как тебя, Богданом звали. Росли вместе, вместе работать пошли. Одну и ту же бабу полюбили… Ой, не могу вспоминать – сердце колет. – Мужчина картинно схватился рукой за грудь.
Дальше шел путаный и жалостливый рассказ, в течение которого Богдан пытался осмыслить ситуацию, в которой так неожиданно оказался, и понять, как себя вести с этим странным типом. А тот не умолкал:
– Я ж его, как брата, даже больше… А они… Нож, видите ли, мой. Но я до сих пор держусь – грех брать не хочу. Восемнадцать лет мурыжат меня, притесняют… Слышь, земляк, чует мое сердце, и ты тут за дружбу сидишь?