Я перевел.
— Спроси его, что это у него на ногах? — сказала «Бобэ».
Для первого короткого знакомства это, как мне казалось, был чересчур личный вопрос, поэтому я замялся.
— Что она говорит? — спросил мистер Уинстон.
— Она говорит, что она мной гордится.
— Она очень приятная пожилая леди, — заметил мистер Уинстон.
— Что он сказал? — спросила «Бобэ».
— Он говорит, что это для того, чтобы ноги не мерзли, — ответил я.
— Холодные ноги, да? — спросила «Бобэ». — Как у лягушки?
Я прыснул — и все еще давился от смеха, когда в комнату с подносом в руках вошла мама. «Бобэ» и мистер Уинстон с удивлением глядели на меня, а я держался за живот, представляя себе холодные лягушечьи лапы мистера Уинстона, упрятанные в его гамаши.
— Ну что тебе смешно? — спросила мама и поставила поднос на стол с такой силой, что все блюдца, чашки, сахарница и вазочка с печеньем разом подпрыгнули.
Я не мог ответить, потому что корчился от смеха. Сколько же скрытого презрения вложила «Бобэ» в одно коротенькое слово «жабэ» — «лягушка»! Мистер Уинстон ей явно не нравился.
Для мамы вторжение «Бобэ» испортило все удовольствие от визита мистера Уинстона. Мамину веселость как рукой сняло, краски у нее на щеках поблекли, блеск в глазах потух. Она казалась чересчур разряженной — по сравнению с «Бобэ», одетой в бесформенный коричневый мешок, и ее накрашенные губы выглядели как у циркового клоуна. Ее игривость в обращении к симпатичному учителю совершенно улетучилась. Мистер Уинстон тоже посерьезнел и под пронзительным взглядом «Бобэ» превратился в того, кем он был, — в строгого школьного учителя. Он выпил чашку чая, съел печенье и удалился, оставив у нас все брошюры и фотографии лагеря «Орлиное крыло». Мама проводила его до двери и, наверно, спустилась вместе с ним по лестнице, потому что, пока она вернулась, прошло некоторое время. Я занялся разглядыванием картинок, а «Бобэ» молча пила чай.
Войдя в гостиную, мама снова повязала свой старый фартук и стала сердито швырять чашки обратно на поднос.
— Он хочет денег, — сказала «Бобэ». — Вот увидишь. Иначе что он тут делал, этот английский учитель? Он хочет денег. Может быть, за то, чтобы ставить Исроэлке хорошие отметки. Не давай ему ни гроша. Исроэлке может получить хорошие отметки и сам, у него еврейская голова.
— «Бобэ», чтоб ты была здорова! — огрызнулась мама. — ЧТОБ ТЫ ЖИЛА ДО СТА ДВАДЦАТИ ЛЕТ!
В тот вечер мне не спалось. Я услышал, как поздно ночью пана вернулся домой, и я вылез из постели и пошел в гостиную. Я хотел узнать, как папа договорился с финансистами, но, едва взглянув на него, я сразу все понял. Его бледное лицо сияло, глаза сверкали, и когда он улыбнулся мне своей усталой улыбкой, сердце у меня радостно подпрыгнуло.