Мы, американские евреи, ведем себя как-то странно. Большинство из нас воспринимает праздник «бар-мицвы» как нечто вроде освобождения от религиозных обязанностей до тех пор, как придет пора жениться или помирать, тогда как на самом деле как раз с этого дня нам положено начать относиться к религии серьезно. Именно так воспринимал «бар-мицву» мой отец. Неделю за неделей каждое утро я ходил вместе с ним в Минскую синагогу, и для того чтобы мне поспеть туда до школы, а папе до работы, нам приходилось просыпаться ни свет ни заря. После молитвы мы садились в машину, и папа выбрасывал меня около станции метро, откуда я добирался до школы, а сам он ехал на строительную площадку, где возводили новую прачечную, и проводил день в хлопотах и заботах, которые его преждевременно старили. Нас обоих это порядком изматывало, и в конце концов я стал всего-навсего наскоро протараторивать свои утренние молитвы дома — в сокращенном виде, что мои сыновья непочтительно называют «разом густо — разом пусто». Насколько мне известно, они по сей день делают то же самое. Впрочем, я их об этом не спрашиваю.
Эта глава посвящена истории с газетой «Бронкс хоум ньюс»; но, уж коль скоро я так далеко растекся мыслию по древу, позвольте мне добавить еще одну вещь. Контраст между битком набитой синагогой в субботний вечер на моей «бар-мицве» и жалкой, унылой службой в воскресное утро, как я это сейчас, задним числом, понимаю, был для меня серьезным жизненным уроком, который, впрочем, я, вероятно, не усвоил бы, не удосужься папа мне на это указать. Устроить пышную «бар-мицву» может кто угодно, если у него есть на это деньги и если мальчик способен и готов вызубрить все, что ему положено сказать и сделать. Опора нашей религии — да, наверное, и любой религии в нынешнее шалое время — это кучка закоренелых упрямцев, которые день за днем, невзирая ни на что, собираются в пустом доме молитвы, — по привычке, по инерции, от нечего делать, из суеверия, из сентиментальной привязанности, в подражание родителям или, может быть, из искреннего благочестия — кто знает, почему? Мой отец помог мне понять эту суровую истину, и она осталась при мне, так что я и сейчас нередко заставляю себя в будние дни ходить в синагогу, особенно когда на дворе дождь или снег и шансы собрать «миньян» выглядят более чем сомнительными.
* * *
Когда в то первое воскресенье мы с папой вернулись из синагоги домой, моя сестра Ли, сидевшая в купальном халате на кухне за чашкой кофе, ворчливо рассказала нам, что в «Бронкс хоум ньюс», оказывается, напечатана большая статья о моей «бар-мицве», и мама с газетой отправилась к тете Соне. Папа позвонил туда по телефону. Я услышал в трубке восторженный мамин голос, объявивший, что, по мнению и тети Сони и дяди Хаймана, статья совершенно замечательная и как раз сейчас ее читает Гарольд, который катается от хохота.