Было время, и она не молчала. Не кричала, просто говорила в полный голос. Немота наступила позже. Когда она увидела кровь. Мать на пороге смерти. Закричала. И замкнулась в молчании. Чтобы стать невидимой. Именно тогда все и случилось. Она помнит стол, на столе мать в крови и слезах — тогда у нее украли сестренку, которую она так долго ждала.
Она снова взглянула на часы. Скоро к ней придут. Сегодня среда, день их встречи. Жаль, что им не всегда удается собираться именно в среду. Иногда график сдвигается. Из-за работы встречи приходится переносить. И изменить что-нибудь не в ее власти.
Она поставила пять стульев. Больше пяти человек к ней не приходило. Иначе не удавалось создать доверительную атмосферу. И так вызвать этих молчаливых женщин на откровенность было непросто. Потом она пошла в спальню — снять форму. Помолиться. И вспомнить прошлое. Об Антонио ей рассказала мать. Она встретила его в поезде, идущем из Кёльна в Мюнхен. Это случилось еще до войны, мать тогда была совсем молодой. Поезд шел переполненным, и они по чистой случайности оказались рядом в битком набитом людьми прокуренном тамбуре. На Рейне стояли катера, их свет то вспыхивал, то снова гас в грязных окнах вагона. Была ночь, Антонио рассказывал, что хочет стать католическим священником. И что месса начинается тогда, когда священник меняет одежды. Снимая или надевая какой-либо предмет облачения, он читает молитву. Так проходит его очищение перед началом церковного ритуала. С каждой деталью одежды он приближается к выполнению святой миссии.
Рассказ матери о разговоре с Антонио в тамбуре ночного поезда произвел на нее сильное впечатление. И теперь она сама, взявшись за выполнение священной миссии и помогая восстановить справедливость, превратила переодевание в обряд. Но она молилась не Богу. В хаотическом и бессмысленном мире не было большей бессмыслицы, чем Бог. Отсутствующий Бог — вот образ мира. В молитвах она обращалась к себе самой. К той девочке, какой она когда-то была. До того, как все рухнуло. До того, как мать украла у нее то, о чем она так долго мечтала. До того, как дом заполнили хмурые мужчины с взглядами скользкими и злыми, как у змей.
Она переодевалась и молилась о возвращении детства. Вот уже снята и сложена на кровать форменная одежда. Ее сменило уютное неброское платье. И совершилось превращение. Кожа ее, и та будто стала другой — мягкой, как у ребенка.
Наконец надеты парик и очки. Дочитана последняя молитва. По ровненькой дорожке, по ровненькой дорожке, по кочкам, по кочкам, в ямку — бух!.. Туда им и дорога — в ямку!