И замер вдруг, поняв, что совсем затихла. Испугался, что опять задавил, пережал с напором. Представил, как выглядит со стороны - жадный маньяк, еще чуть-чуть, и начнет заглатывать по кусочкам. Зажмурился, мысленно чертыхнувшись, и осторожно заглянул в лицо. Вроде бы, расстроенным не казалось. Аккуратно поправил волосы, не удержался - погладил брови, веки.
- Аня...
Открыла глаза, нет, не несчастные, удивленные. Снова не понял ничего, и оттого, как обычно, сморозил глупость:
- Если ты не хочешь, я остановлюсь. Ты только скажи.
Губы дрогнули и ухмыльнулись. Вот как можно сейчас ухмыляться?
- Дурак ты, Дим. Не останавливайся.
Твою же мать! Ну что за невыносимая женщина? Он до дрожи боялся ее испугать, а она ждала продолжения. Ведь можно и до инфаркта довести, с такими перепадами настроения! И она, будто разгадав, что с ним творилось, вдруг потянулась сама навстречу, наверное, чтобы вновь не перепутал, не сделал что-то неправильное.
И отключила последние крохи рассудка. Забрала ум и волю. Было бы что-то ценное еще за душой - отдал бы в тот момент без раздумий. Но отдавать было нечего. Осталось только брать, грести охапками то, что так неожиданно перепало.
Пропала бережная нежность, время понеслось, догоняя и не в силах догнать, а потом застыло и замерло, перестало существовать. Осталось безумие. Оказалось, что вся ее сдержанная холодность - полная ерунда, и молчать она совсем не умеет. И маленькие коготки талантливо рисуют на коже. Да так, что она сгорает и плавится. Пытается прирасти к ее пальцам. Захотела бы снять и унести с собой - отдал бы с радостью, забирай, на здоровье. Только чуть позже, когда уже не останется сил, чтоб дышать. Все то, что только угадывалось, что старательно пряталось раньше - лишь легкий намек, отблеск ее настоящей чувственности. И стало вдруг непонятно, кто берет - а кто отдает. Она так же жадно вбирала, как и дарила ласку, иногда удивляя натиском. Он шалел и сдавался, радуясь от того, что все, что сейчас происходит - взаимно. В ушах звенело от пустоты, что царила в черепной коробке. О чем можно думать, когда такое творится? Или творит эта милая девочка?
Милая девочка выматывала так, что сил не осталось уже на дыхание. Сердце вот-вот должно было остановиться, устав колотиться, как ненормальное. Глаза ослепли от нежданного великолепия: ее лицо, именно такое, как сейчас, впечаталось в память, и больше видеть ничего не хотелось. Сорванное дыхание и горло, пережатое сдавленными стонами. Были моменты, когда понимал: все, вот сейчас уже можно умирать. Но она не давала, невинным вопросом: "и все?", но с таким искренним недоумением, что отдавать концы просто не было права.