Они поздоровались с сонным охранником в холле и спустились под землю.
Здесь у дальней стены двое рабочих в майках, присев на корточки, размешивали штукатурку. Первому было лет двадцать (светловолосый, худой, веснушчатый), второму – в три раза больше.
Оба встали.
– Здравствуйте, – поздоровалась Ольга.
– Здрасте.
– Здрасте.
– Как дела? – спросил Красин сухо и коротко.
– Отлично! – отрапортовал старший. – Послезавтра заканчиваем.
– Снаружи тоже? – спросил он вкрадчиво.
– Так там это… другие. Они пьют. А мы нет. Мы пьем чай.
– Это правильно.
Программа Красина дала сбой, и ему пришлось на ходу перестраиваться, это чувствовалось:
– Вот оно как. – Он потрогал ровную стену. – Неплохо у вас получается.
– Так ведь это, стараемся, – сказал старший с улыбкой. – Как для себя строим.
У белобрысого парня краска густо залила уши и веснушчатую кожу до самой шеи. Потупив взгляд, он рассматривал пол.
– Все бы так. – Красин еще раз потрогал стену, впитывая тактильные ощущения. – Ладно, удачи.
Попрощавшись с рабочими, они прошлись по первому и второму этажам (здесь отделочные работы были закончены), еще раз прикинули, где и как ставить мебель, которую ждали со дня на день, – и в целом остались довольны осмотром. Качество без претензий. Вот бы еще в срок.
– Через две недели переезжаем. К этому времени точно доделают, – сказал Красин.
– Я объявлю всем.
– Вот обрадуются! Заждались.
Он подвез Ольгу до офиса и поехал в предвыборный штаб.
Ольга вошла в офис с улыбкой.
– Все спокойно? – спросила она у Олеси.
– Да, Ольга Владимировна!
– Скоро у нас новоселье.
– Ура-а!
– Сейчас скажу всем.
Она сняла шубу, повесила в шкаф и прошла в общую комнату.
Здесь она объявила:
– Друзья, через две недели переезжаем! Требуются добровольцы на мытье окон.
– Ольга Владимировна, огласите весь список, пожалуйста!
Это был Женя Костенко.
Все засмеялись.
Рядом с Ольгой смеялась Олеся.
Бросив на нее взгляд, Ольга заметила, с каким восхищением та смотрит на Женю. Не влюблена ли она в него? Кажется, да. Так смотрят только влюбленные. Ревнуешь? Нет, это не ревность. Это мысли о собственном счастье.
Вернувшись к себе, она села в черное кресло.
Ее глаза были закрыты.
Откинув назад голову, в кресле сидела женщина, которую мало кто видел несчастной и слабой. Она была сильной и энергичной, она была лидером. У нее не было права плакать и кваситься. Она подбадривала, она вдохновляла, она улыбалась – несмотря ни на что. Взгляд Олеси пробил тонкую стену между светом и тьмой. Тьма здесь. Здесь страхи и неуверенность. Кто ты, Ольга Владимировна Зимина? Почему ты такая несчастная и одинокая? День за днем, месяц за месяцем, год за годом ты чувствуешь страшную скорость, с которой уходит время. Любви больше нет. Взрослая тетя заглядывается на юношу. Внутри вакуум, который нечем заполнить. Дома тоже пусто. С Сережей что-то не так, он изменился в последнее время: стал далеким, самодостаточным. Он прячется в маленькой личной раковине. Сначала она думала, что это временно, но теперь она знает, что нет, но не знает, что с этим делать. Апатия сменяется раздражением, раздражение – апатией, и створки раковины редко открыты. Спрашивая его, в чем дело, она слышит в ответ «все нормально» – или он просто отмалчивается. Он молчит, и она – тоже. Они чужие друг другу. У него есть тетрадь, в которой он что-то пишет украдкой и ей не показывает. Что это? Что за страшная тайна? Он прячет ее в портфеле, с кодом из трех цифр, дабы не было у нее искушения. Однажды она спросила об этой тетради, а он ответил что-то про школу. Больше не спрашивала.