– Кстати, все забываю спросить: как туфли? Больше не трут?
Этим вопросом она разрушила идиллию.
– Нет.
Он не стал говорить, что чувствует себя в них неловко. Чересчур лощеные. Пижонские. В школе задерживают зарплату, все одалживают где могут, а тут такое, что нельзя не заметить и что-нибудь не подумать. Не к месту, и нет радости. Напротив. Он чувствует себя глупо.
Туфли из солнечной Италии – только часть обновок, которые Оля вручила ему неделю назад, к сорок первому дню рождения.
Он вспомнил эмоции, которые пережил, когда увидел перед собой ее улыбку, костюм, рубашку с галстуком и туфли. Была секунда, когда вспыхнули у мальчика глазки и дернулись ручки к игрушкам, но тут же он будто ожегся. Во взрослых глазах – вопрос.
«Мне?»
Да. Нравится?
Он примерил обновки и не узнал себя в зеркале: там не учитель русского, а джентльмен, одевшийся дорого и со вкусом. Костюм сидит ладно, приятно, не то что старый, и его женщина не нарадуется, глядя на него с восхищением. А что он? Он учитель, он не джентльмен, не брокер с Уолл-стрита. И отражение перед ним чужое. Не его. Как только оденется он в отечественное, проще, так и увидит себя истинного. Его темно-серый костюм с вытянутыми коленями и локтями ждет будней, когда его вытащат из шкафа и прогладят через серую марлю.
Но что это? Оля открыла шкаф, сняла с плечиков его старый костюм, проверила карманы и стала уже складывать его как придется, комом, как вдруг —
«Зачем?».
Он останавливает ее.
Он не может пойти в школу в этом. Hugo Boss уместен в мире, где подписывают контракты в долларах, где вместо обеда – ланч, а длинноногие секретарши – вместо жен. Не одеваются учителя так, это не их марка. К нему прицепятся Марии Васильевны, Анны Эдуардовны и Галины Тимофеевны, засыплют его комплиментами и ухмылками, а то еще и спросят, где взял и за сколько. Школьная жизнь не балует их сенсациями, поэтому даже мелочи обсасываются здесь до белых косточек.
Оля расстроилась.
«Тебе не нравится?»
«Нравится».
«Тогда в чем дело? Тебе идет. Очень».
«Да».
«Твои клуши все равно не врубятся».
«Я не похож в нем на учителя».
Он снял пиджак, снял галстук через голову – как петлю, и только сейчас понял, что у его нынешних чувств есть двойное и даже тройное дно. Он расстроен, зол, уязвлен – обрадовали, спасибо. Неужели она не видит, не чувствует? Зачем? Он устал.
«Сережа, тебе нравится быть как все?» – спрашивает она почти сквозь слезы.
«Мне нравится быть собой. Мне неудобно в этом, это не мое, поверь. Поделишься – сколько он стоит?»
«Не дороже денег».
«Твоих?»
«Сережа…»
Приблизившись к нему, она обняла его сзади.