Что за животное человек? Он задавал себе этот абстрактный вопрос, чтобы отогнать воспоминания. Будучи генералом легче размышлять о «звериной сущности человека», чем вспоминать о временах последнего запрета, о женщине, которая сидела посреди тротуара, держа на коленях скелет своего ребенка, или о трех истощенных десятилетних девочках, напавших на него с бритвами прямо на улице (… одна из них свистнула сквозь коричневые зубы, и перед ней засверкал металл: «Иди сюда, Бифштекс! Иди возьми меня, Лангет…» Он использовал карате…), или о слепом, который шел по проспекту с несмолкаемыми воплями и криками.
Сейчас, это бледные, приличные мужчины и женщины, которые разговаривают тихо, и стараются, чтобы никакие чувства не отразились на их лицах; у них теперь бледные и приличные патриотические идеи: «Работать для победы над захватчиками», «Алона Стар и Кип Риак хороши в „Звездных Каникулах“, но Рональд Кувар — лучший серьезный артист». Они слушают музыку Хи Лайта (или не слушают, думал генерал, вспоминая медленные танцы, в которых партнеры не касаются друг друга). Служба в Таможне гарантирует спокойную жизнь. Работать непосредственно на Транспорте, может, и интересней, и веселее, судя по кинофильмам, но в действительности эти транспортники — такие странные…
Более интеллектуальные и умудренные опытом обсуждают поэзию Ридры Вонг.
Они часто говорят о Вторжении, и все теми же фразами, которые освящены двадцатилетним повторением по радио и в газетах. Они редко упоминают о запретах, только вскользь.
Взять любого из них, взять миллион. Кто они? Чего хотят? Что они скажут, если дать им возможность сказать?
Ридра Вонг стала голосом века. Генерал вспомнил строки обозрения. Парадоксально: сейчас военный руководитель шел на встречу с Ридрой Вонг, преследуя вполне конкретную военную цель.
Вспыхнули уличные огни, и отражение генерала неожиданно появилось в золотистой витрине бара. Хорошо, что я сейчас не в мундире. Он увидел высокого мускулистого пятидесятилетнего человека с властным, словно вырубленным из камня, лицом. В сером штатском мундире генерал чувствовал себя неуютно. До тридцати лет он производил на окружающих впечатление «большого и нескладного». Впоследствии — это изменение совпало с Вторжением — впечатление «массивного и властного».
Он вошел внутрь.
И прошептал:
— Боже, она прекрасна, даже не надо отыскивать ее среди других женщин. Я не знал, что она так прекрасна, изображения не передают этого…
Она повернулась к нему (увидела фигуру генерала в зеркале за стойкой), поднялась со стула, улыбнулась.