Круглая молния

— Леха, Леха, — кричала мать, бегая по двору, — ты куда, лиходей, скрылся? Неуж березовой каши захотел? Уж я тебя накормлю, как поймаю. До новых веников не забудешь!

Леха не слышал. Он сидел на коньке крыши и, задрав голову, глядел в небо: там шла война. Ночь ползла откуда-то снизу, от леса, заходя своим левым синим крылом, лезла прямо на солнце, а солнце хоть и светило ярко, но уже ничуточки не грело и, медленно-медленно отступая, гасло. В последний раз оно вдруг вспыхнуло, рассыпало по земле лучи, как стрелы, а может, это были вовсе не стрелы, а руки. Солнце подняло их, сдаваясь, и, уже не раздумывая, обессилев вконец, нырнуло в тучу.

— К дождю, — сам себе сказал Леха и слез с крыши.

— А, вот ты где? — ничуть не удивилась мать и, скорей по привычке, чем от злости, мазнув Леху рукой по затылку, сказала: — Ноги помой, а то цыпки нарастишь — кровавыми слезами заплачешь.

Лежа засмеялся. Он ждал, целый белый день ждал той минуты, когда мать придет наконец с фермы, подоит корову, накормит поросенка, загонит кур и возьмет к себе Натку. А Леха тем временем улизнет на речку. Цыпки на ногах — это дело десятое, а самое главное, что в этот час сбегаются на берег все ребятишки, и старая речка Дымка словно молодеет от их голосов, бежит, перекатывается по камням — дурачится. Там, где на ее пути встает запруда, она разливается широким озером, а дед Егорыч зовет это озеро виром и рассказывает про мельницу, что стояла над ним когда-то, но в революцию мельницу порушили, и остались теперь от нее одни камни на берегу да в воде черные дубовые сваи. С берега, правда, они не видны, потому что под водой, но кто не дурак и так, наугад, про них знает, ведь с них так здорово нырять. Нырнешь у свай, а вынырнешь у самого того берега, где стоят две березки, а под березками всякий раз влюбляются девки с парнями. Парень-то, если честно сказать, всегда один — рыжий Коляй, да и ему скоро в армию, а девки все разные. Тут и Нютка, и Светочка, и Танюшка с Наташкой — все побывали под березками, а ребятишки, завидев их, кричали: «Тили, тили, тесто, жених да невеста». Коляй конфузится, а девчатам и горя мало, на малышей они и внимания не обращают. Покричат, покричат, подразнятся да и перестанут, своими делами займутся. Своих-то дел разве мало?

— Эй, Леха, давай наперегонки: кто глубже нырнет? — кричат Танька-Манька.

— Давай.

— Гляди, как мы надуваемся.

Леха глядит: они и в самом деле толстеют, круглеют, как резиновые мячики, и он пугается.

— Танька-Манька, хватит, а то пузы лопнут.