– Кровью исходит, похоже, осколки ребра легкое пробили. Максимум полчаса – и все, – шепнул Горик стоявшему поблизости Радмиру. – Тащить его в поселок – только кончину его ускорить.
– Может, все-таки попытаться? Волокушу быстро срубим или носилки, может, как-нибудь можно его спасти?
– Прощаться с ним нужно, не жилец уже, повидал я людей, кто в клыках медвежьих побывал. Ах, что там говорить… – и, махнув в отчаянии рукой, Ковря вынул изза пояса топор и принялся валить молоденькую елку для волокуши.
– Подойди, рус, – прохрипел слабым голосом Невер, обращаясь к стоящему поблизости Чеславу. – Ты не знаешь, а я ведь давно уже смерти твоей желал. Думал, как тебя извести.
Удивленный Чеслав, придерживая рукой вывихнутое плечо, подошел к умирающему.
– Бредит он, что ли, не пойму, – удивился сказанному Толмач и схватил за загривок Бушуя – крупного серого пса с черными пятнами на боках, пытавшегося ткнуться носом в лицо раненого юноши. – Как это смерти желал, если он только что жизнь тебе спас? – обратился буртас к не менее удивленному Чеславу.
– Давно уже, – снова прохрипел Невер. – С тех самых пор, когда ты в воеводином доме поселился. Видел я, как она на тебя смотрела, а меня и вовсе не замечала.
– Да кто она-то, объясни? – недоумевал молодой рус.
– Известно кто, Зоряна, невеста твоя. Я любил ее, а ты ее у меня украл.
Кровь хлынула изо рта умирающего, и он закашлялся. Чеслав и Радмир бросились к Неверу, припав перед ним на колени. Тот с силой стиснул протянутую Чеславом руку и произнес свои последние слова:
– Нет на земле никого лучше ее, люби ее, береги. Она выбрала тебя, значит ты должен быть ее достоин. Когда медведь тебя порвать хотел, понял я, что твоя жизнь для нее дороже моей, и поэтому на зверя пошел с топором, не ради тебя, ради нее. Поклянись, что сделаешь Зоряну счастливой.
– Клянусь тебе всем, что имею, мечом своим, Перуном, божеством своим клянусь. Спасибо тебе, друже, за жертву твою. Сын у нас будет, назовем его именем твоим, – Чеслав все еще сжимал руку Невера, не замечая, что она уже похолодела.
Рядом, сняв шапки и склонив головы, стояли остальные участники трагической медвежьей охоты.
Сборы подходили к концу, и процессия готовилась отправиться в долгий путь. Из двенадцати человек, оставленных князем в Поречном, с Гориком уходили семеро. Храбрецы, залечившие свои раны, оседлав коней, ждали сигнала своего предводителя, и Горик прощался с теми, кого оставлял.
– Ну, братец, не поминай лихом. Каждый свой путь сам выбирает, и жизни своей он сам владыка, – произнес Горик, обнимая Чеслава. – Ты теперь здесь старшим останешься, будешь здесь княжьим словом и делом, да и подмога тебе славная будет.