Виктор Гюго настаивал: «Его метафоры грандиозны. Его во всем преувеличенные фигуры, которые можно встретить у лучших поэтов – и только у них, – реальны по своей сути и исполнены истинных мечтаний. Эсхил пугает. Никто не может приблизиться к нему без трепета. Перед ним находишься в присутствии чего-то грандиозного и таинственного. Эсхил превосходит все известные нам размеры и величины. Эсхил суров, резок, не склонен к умеренности и сдержанности, почти жесток и вместе с тем исполнен особой прелести, как цветы далеких недосягаемых земель. Эсхил – это древняя тайна, принявшая человеческое обличье, это подобие языческого пророка. Его произведения, дойди они до нас в целости, были бы чем-то вроде греческой Библии».
По Эсхилу, темой, или материей, что служит основой развития трагедии, являются божественные, сверхчеловеческие сюжеты, которые лишь отражаются в земном.
Согласно Афинею*, Эсхил утверждал, что его труды были «крошками с пиршества Гомера».
Гомер
Постоянные, а порой нарочито частые отсылки к Гомеру, которые мы встречаем у авторов V и IV веков до нашей эры, были, возможно, проявлением уважения не только к предполагаемому создателю «Илиады» и «Одиссеи», но и ко многим считавшимся уже тогда «классиками» авторам, чьи произведения составили весь эпический цикл, что сложился в восточном Средиземноморье после падения великих протоисторических цивилизаций, таких как троянская и критская. Во времена этого малого средневековья многие музыканты и поэты воскрешали в памяти другие, более блестящие времена, которые, в свете своей мистериальной концепции мира, они ошибочно считали Золотым веком – эпохой, когда людьми правили полубоги.
Миграции с востока принесли новую жизнь на сцену греческой истории, и там возникло неповторимое чудо – золотой век Перикла. Творческая сила этой эпохи в духовном и культурном смысле оказалась настолько велика, что некоторые эзотерические традиции утверждают, что это был самый первый росток будущего человечества (согласно Е. П. Блаватской*, шестой подрасы пятой расы*). К его дверям мы подойдем, когда перешагнем темный порог ближайших времен, которые можно охарактеризовать как новое средневековье.
Трагедии Эсхила, за исключением «Персов», темой которых стали современные автору события, всегда опираются на эпос. Мы можем оценить, какую важность он придавал Троянской и Фиванской войнам, а также – почему бы и нет? – тому, о чем говорит в своей собственной эпитафии. И хотя в ней идет речь о событиях, в которых Эсхил сам был действующим лицом, мы слышим нотки ностальгии по давно минувшим временам героев-воинов.