Уже на другой день, засучив рукава, он старательно обтесывал бревна, предназначенные для стропил. Его остро отточенный топор то взлетал, то опускался, описывал полукруг, яркий, как вспышка. Свежие щепки пахли рубленым деревом. И от этого запаха, солнца, стука немного кружилась голова и хотелось бегать и размахивать руками.
На радостях Степан провел Витьку в подвал. Показал ему прикрытый тряпками ящик со своими сокровищами: гранатой, патронами, ракетницей.
Ракетница потрясла Витьку: ей-ей! У него даже слюнки потекли. Он таращил глаза и не решался протянуть к ракетнице руку.
— Нравится? — спросил Степан.
Витька не в силах был произнести «да». Он только смотрел на Степана с тоскливой завистью. И шумно сопел.
— Что молчишь?
— С фронта привез?
— На фронте у меня настоящий пистолет был. Немецкий, марки «вальтер».
— Отобрали? — спросил Витька.
— Отобрали.
Степан вздохнул. Витька тоже вздохнул по-стариковски. И внезапно сказал:
— Подари мне свою ракетницу.
— Бери! Черт с тобой! — расщедрился Стенай.
Все-таки приятно принести человеку радость. В этом что-то от хорошего эгоизма: смотри я какой, для друга ничего не жалко!
Витька выбежал из подвала ошалелый.
— Пиф-паф! Пиф-паф!
Степан не успел еще и закрыть дверь, как Витька уже очутился за калиткой.
По улице, из города, шел Васька Соломко.
Витька крикнул:
— Застрелю!
Васька усмехнулся:
— Хорошая штука. Давай сменяемся?
— На что? — спросил Витька.
— На киноленту. «Боксеры» называется.
— Хи-трень-кий, — тонким голосом передразнил Витька Василия.
Но Соломко не обиделся. Сняв кепку, он вытер рукавом пот со лба и сел на землю, вытянув ноги. Степан тоже сел. Земля была теплая, и трава росла величиной с палец.
— Как житье-бытье, Степан? — спросил Васька.
— Дом ремонтируем, крышу ставим…
— Правильно, — нараспев ответил Васька. — Пра-а-вильно. Теперь можно… Теперь бомбить нас не станут. Теперь немецкие мальчики по ночам будут прятаться в убежище. И звать: «Ма-а-ма!»
— Война скоро кончится, Вася? — осторожно спросил Степан.
— Кончится война, кончится… Когда день длиннее станет и два раза трава сменится…
Глаза у Васьки потускнели, он вцепился пальцами в землю. И говорил, с трудом раскрывая рот, словно рот у него был деревянным.
— А потом… Уже без меня… Без меня… Е-е-еще битва будет. И спасутся те, кто станет лягушек есть.
На губах у Васьки появилась пена. Он опрокинулся на спину. И начал биться в припадке.
Ребята видели это не в первый раз, но все равно смотреть на Василия было тяжко…
— Что с парнем? — услышал Степан за спиной.
Шинель на шофере Жоре висела внакидку, в правой — здоровой — руке он держал тощий вещевой мешок.