Линия фронта (Авдеенко) - страница 246

— Это тебя не радует?

— Не могу ответить однозначно. — Он притронулся ладонью к стене, как мог притронуться к печке, и она оказалась теплой, будто живой.

— Ты словно из прошлого века, — сказала Светлана.

— Если верить классикам, в прошлом веке тоже обманывали мужей.

— Я развожусь, — пояснила она капризно.

— В который раз?

Ей не понравился вопрос.

— Арифметика не моя стихия. — В голосе скользнула злость, и, может быть, даже разочарование.

На дверях, прикрытых маленькой незастекленной террасой, чернел продолговатый висячий замочек. Такой же замок украшал дверь кухни, которая голубела слева от калитки, рядом с навесом, где висел умывальник и стояло ведро с водой.

— Что за дом? — спросил Николай Иванович.

— Дом моих знакомых. Хороших, милых старичков. — Жестокость постепенно исчезала с лица Светланы; оно становилось проще, естественнее, точно с него убирали грим.

— Дом заперт, — сказал он с грустью.

Она прошла под навес, чуть наклонила ведро — вода, хлюпнув, качнулась к самому краю, но не выплеснулась, — достала из-под ведра ключ.

— Старички улетели на Новый год в Ростов.

— Бодрые, — заметил он.

— И счастливые…

— Это хорошо, — сказал он, — быть бодрым и счастливым…

— И любить друг друга… — Она резко повернула голову, спросила серьезно и даже немного испуганно: — Это, наверное, очень трудно — любить в семьдесят лет?

— Доживёшь — узнаешь…

— Я не доживу, — ответила она уверенно.


В полночь они пришли к морю. Светила луна. И галька берега казалась присыпанной снегом. Не настоящим, а таким, какой бывает на театральной сцене. И берег был похож на сцену — с голыми пирамидальными тополями, с домиками, в которых весело теплели окна, а над трубами вился дымок, потому что ночь в отличие от дня была холодной, нормальной для января ночью.

Ощущение простора, таившегося над головой, радовало, пьянило. И заставляло сердце стучать как-то иначе.

— Тебе не жаль покидать школу? — спросила она.

Он вспомнил, как на днях получил письмо. Без обратного адреса. Почерк ученический. Картинка с изображением морского вокзала Туапсе. Значит, письмо скорее всего местное.

Николай Иванович распечатал конверт. На листе было ровно три строчки:

«Николай Иванович!

Мара Аджиева влюблена в вас. Об этом знают все девчонки класса. Имейте это в виду».

Николай Иванович перечитал письмо четыре раза. И от раза к разу краснел больше и больше. Вначале он решил огласить письмо в классе, чтобы попытаться выявить анонимщика или хотя бы пристыдить. Но потом понял: делать этого не следует. Всякая попытка говорить о письме вслух ранит прежде всего Мару.