И выплыла. Элегантная и надушенная. Спина удивительно прямая (носила корсет, но это тоже считалось тайной).
Ирина просто кипела, рассказывая об этом эпизоде, грузинский акцент усилился:
— Не доверяй ей, Надя. Она тебя не любит, она — не друг. Чую сердцем. И вообще — никому здесь не доверяй. Это гадюшник. Ты — умница. В доме у тебя хорошие люди. Они тебя любят и уважают. Береги их, ты их нашла, ты их и береги. Не давай матери командовать, она унижает людей. И Нюра пусть не лезет в твою жизнь. Ты — хозяйка. Но ты слишком деликатная и добрая. И доверчивая. Нюра, извини конечно, — хоть и добрая, но дура. Женя — себе на уме, она видит и понимает, а, может, и знает гораздо больше чем ты. Несмотря на её красоту и женственность, характер у неё мужской, она тебя не предаст, но и не довериться тебе, потому что видит твою импульсивность. Она одна по-настоящему понимает что такое Иосиф и знает, что главное — не показывать ему своего страха перед ним.
Маруся — тоже дура, но лукавая.
У Вас болит плечо?
— А твои мымры в Секретариате для Иосифа отца родного продадут, и все тебе завидуют. Завидуют, что вы любите друг-друга.
Покажите, где болит?
— А это? — Надежда сдвинула с плеча рукав кофты и показала черно-малиновый кровоподтёк.
Разговор происходил у неё в комнате, сидели с ногами на огромной зелёной тахте, как когда-то в Петрограде гимназистками.
— Ты его очень ревнуешь. Это заметно, и это его бесит. Он стыдится за тебя.
— Ревность была не при чем. Это из-за другого…..
— Из-за чего? — глаза Ирины блеснули острым любопытством.
— Не могу сказать. Это связано с работой.
— Ну и не надо. А помнишь, как вы все — ты, Нюра, Федя приходили к нам по субботам мыться. А потом мы сидели вот так на тахте…
— И на день рождения ты подарила мне чашку с шоколадными конфетами «Эйнем», вон ту, видишь, я её храню.
— И буфет из вашей квартиры и скатерть эту помню, и помню как ты вдруг подстриглась, исчезли твои чудные косы, и знаешь, что я поняла тогда….
— Что? Ну говори, что ты поняла?
— Тебе очень не к лицу было. Грубило и старило.
— А что ты поняла? Не увиливай!
— Я догадалась, что ты стала женщиной. К тому же ты похудела ужасно, Ольга Евгеньевна все платья тебе перешивала….. И ещё я помню, как к нам прибежал Сергей Яковлевич и сказал, что Иосиф тебя увёз. Он всё повторял что тебе нет ещё семнадцати, он был в ужасном состоянии.
— Бедный папа! Сколько мы ему доставили страданий и сколько ещё доставим. Только у Нюры все всегда было правильно и хорошо.
— Потому что она почти юродивая до того глупа.
— Ты прямо как Иосиф говоришь. Нет, она не глупая, она очень добрая. А что говорили твои родители, когда папа прибежал?