Однажды мать сказала, что встретила его в редакции «Правды» и очень настойчиво приглашала переехать к ним, но он отнекивался, отвечал неопределенно.
— Странно, сам ведь, по вашим словам, просил для себя комнату, а теперь словно и не помнит. Выглядит плохо, и костюм потертый донельзя, но сейчас ему не до костюмов.
Вдруг выяснилась, что Нюра работает, помогает подготовке Первого съезда Советов, часто мельком видит Сосо.
Она не могла, не хотела больше страдать и, почти не отлучаясь из дома, ждать его. Она должна была увидеть его, понять, почему он не приходит. Ведь он же сказал: «Теперь ты будешь ждать меня». Она и ждет. Но сколько еще ждать? Она готова — сколь угодно долго, но ведь должен быть предел.
— Надо проведать его, — сказала она очень спокойно Нюре. — Может быть, он раздумал к нам переезжать.
Под вечер пришли в редакцию «Правды». В приемной за столом сидела молодая женщина в черном платье с белым кружевным воротничком-стоечкой. Пышная, красиво уложенная прическа со множеством гребеночек. Глянула на девушек холодно, настороженно.
— Товарищ Сталин очень занят.
— Мы — Аллилуевы, хотели бы очень его видеть, — пролепетала Нюра. Теперь взгляд мимо Нюры, на нее, жесткий и какая-то затаенная враждебность, словно узнала в ней старого врага.
— Хорошо, я спрошу.
— Это сестра Ленина, Мария Ильинична, — прошептала Нюра. — Красивая, правда?
И тут вышел он, сияя радостью, но глянул остро, коротко.
— Какие молодцы! Прекрасно сделали, что зашли, — сказал Нюре. — Как дома? Что Ольга, Сергей?
— Все хорошо, все здоровы. А комната ваша ждет вас, — выпалила Нюра.
Мария Ильинична усмехнулась, склонившись над бумагами.
Надежда не смела поднять на него глаз, поэтому увидела усмешку Марии Ильиничны.
— Вот за это спасибо. Но сейчас не до этого, я занят. Надя, вы похудели. Вам идет. А комнату мне оставьте. Обязательно оставьте. Считайте моею.
Вот и все.
За несколько минут с Марией Ильиничной произошла удивительная перемена. Она отвлеклась от бумаг, выпрямилась и, вертя в тонких пальцах карандаш, чуть откинув голову, с улыбкой разглядывала Надежду.
— До свидания, — сказала Надежда Марии Ильиничне, и та ответила ей неожиданно ласково:
— Всего хорошего и поклон родителям, — пропела в ответ.
Такая же метаморфоза, но наоборот произошла с ней однажды то ли в двадцать втором, то ли в двадцать третьем. Обычно невозмутимо деловитая, она орала по телефону на Иосифа, грозила обратиться к рабочим Москвы, а потом, бросив трубку, затопала, застрясла головой, посыпались гребеночки.
— А вы, товарищ Аллилуева, передайте вашему мужу, что он не смеет, не смеет, не смеет… — и разразилась рыданиями.