– Пойдет на дно, грузовой пояс не даст всплыть, – спокойно прокомментировал Мейтерсон. – А Флетчера надо искать, а то еще прибьет к берегу с дыркой в груди.
– Увернулся, гад! Не попал я, куда целился… – проворчал Гатри.
Дальше я ничего не слышал, рухнув на палубу кокпита. От перенесенного шока и потери крови отказали ноги.
Мне доводилось видеть насильственную смерть в разных обличьях, но гибель Джимми потрясала. Хотелось отомстить, прежде чем убийцы расправятся со мной. Нужно было добраться до люка машинного отделения. Белая палуба расстилалась впереди, бесконечная, как пустыня Сахара. Непреодолимая свинцовая усталость навалилась на плечи.
Послышались шаги и голоса наверху – подонки возвращались в кокпит.
«Задержи их, Господи, хоть на десять секунд», – взмолился я, зная, что все тщетно: они войдут в каюту намного раньше, чем я доберусь до люка.
Шаги наверху стихли, однако голоса доносились по-прежнему: Мейтерсон и Гатри остановились на палубе. Я дотащился до машинного отделения и с облегчением вздохнул.
Казалось, задвижки заклинило намертво, но кипевший во мне гнев пересилил слабость. Извернувшись, я одолел их ударами ноги, на коленях склонился над люком, и белая палуба опять окрасилась кровью.
«Переживешь, Чабби», – некстати подумал я и мучительно потянул на себя тяжелую, как могильная плита, крышку люка. Колющая боль пронзила грудь.
Наконец крышка откинулась и с глухим стуком упала. Голоса на палубе смолкли.
Лежа на животе, я торопливо, вслепую шарил под настилом, нащупывая ложе карабина.
– За мной! – прозвучал голос Мейтерсона, и тут же раздался топот ног, бегущих по палубе в сторону кокпита.
Я устало потянул к себе карабин, но он, видимо, зацепился и не хотел уступать.
– Черт! – выругался Мейтерсон. – Вся палуба в кровище.
– Флетчер! – пронзительно закричал Гатри. – С кормы залез!
Карабин высвободился, и я чуть не уронил его в машинное отделение, но удержал и откатился подальше от люка.
Сидя на палубе и не сводя глаз с входа в каюту, я большим пальцем сдвинул защелку предохранителя. Глаза заливало потом и соленой водой, все виделось как в тумане.
Вбежал красный от возбуждения Мейтерсон, замер и уставился на меня. Когда я приподнял винтовку, он выставил перед собой руки, ища хоть какой-то защиты. Бриллиант на мизинце весело подмигнул.
Я поднимал пугающе тяжелое оружие одной рукой и, когда дуло уставилось в колени врага, нажал спусковой крючок.
Карабин изрыгнул длинную трескучую очередь, отдача подбросила ствол вверх, пули прошили Мейтерсона от паха до шеи – вспороли, как нож рыбу, когда ее потрошат. Отброшенный к переборке, он нелепо трясся и дергался в смертельной джиге.