И верно, он вкладывал в свои проекты всю свою энергию. Первыми были его музыкальная школа и Live Music Now (“Живая музыка сейчас”). С помощью LMN он хотел принести музыку туда, где она никогда раньше не звучала, особенно в тюрьмы. К тому времени как ему исполнилось восемьдесят лет, Live Music Now проводила по 2000 концертов в год. Он рассказывал, что этот замысел зародился у него, когда он ездил по Германии сразу после окончания войны и играл в освобожденных концлагерях. “Часто моя музыка была для узников первой встречей с цивилизацией. Я видел их силу и их слабости и в первый раз понял, как много может сделать для них музыка, — сказал он в одном из интервью. — У меня словно открылись глаза, я осознал свою миссию”.
Но, наверное, ближе всего его душе был проект MUS-E, который сейчас осуществляется в девяти странах. Особенно живо на него откликнулась Испания. Смысл этого проекта в том, чтобы направить энергию трудных подростков на музыку и танцы, пантомиму и боевые искусства. Он свято верил в благотворность такого “направления энергии” и объяснял — ну прямо как средневековый богослов, — что “искусство отражает степень развития цивилизации. Насилие и секс — варварство, но их можно трансформировать в энергию созидания и любовь. Музыка — средство обоюдоострое: вы заставляете слушать себя и слушаете других”.
Деятели MUS-E постоянно проводят встречи, симпозиумы, посещают школы для трудных детей. Однако в последнее десятилетие жизни Иегуди волновал еще более масштабный проект — Европейский парламент культур. Цель Парламента была откровенно политическая: дать культуре решающее слово в управлении обществом, чтобы гарантировать самобытное развитие всех традиций, в том числе малых народов, например, цыган и басков. В последние годы это было его любимое детище. Парламент задумывался как трибуна, где европейские страны будут говорить о своих надеждах и насущных потребностях и “вносить свой вклад в деятельность Евросоюза”. Наверное, один только Иегуди Менухин, проведший столько времени в разных странах, среди разных народов, добивающийся осуществления своих разнообразных замыслов, мог мысленно связать все воедино и представить себе союз, который возникнет на основе его предложения.
Политика его и в самом деле сильно интересовала. Он с увлечением читал газеты, постоянно писал в них письма, особенно в “Таймс”, со своими комментариями, предложениями, идеями. За четырнадцать лет газеты напечатали двадцать семь его писем, но это лишь малая толика из того, что он им посылал. Многие были слишком длинные, многословные; циничные газетчики считали его идеи прекраснодушными бреднями. Но он никогда не боялся во всеуслышание высказать свое мнение — в защиту ли российских диссидентов или в осуждение негибкой, как он считал, позиции Израиля по отношению к арабам. Подобное осуждение из уст человека, которого евреи всего мира считали выразителем еврейской либеральной мысли и идеологии, часто вызывало большое волнение — и резкие высказывания со стороны правительства Израиля. В своих увлечениях он был непредсказуем. Сегодня он, к примеру, классический социалист, ратует за поддержку стран третьего мира, восхищается Индией, Неру и его философией неприсоединения, а завтра, как истинный консерватор, вдруг бросается защищать традиционные ценности, — кстати, он искренне восхищался Маргарет Тэтчер, во всяком случае, какое-то время. Ему нравились ее смелость и готовность в любую минуту дать отпор замшелым предписаниям житейской мудрости.