Должно быть, даже двадцативаттные лампочки у нее над головой были выключены. В ту ночь через щели в люке не проникал ни единый лучик. Но, несмотря на темноту, Кейт чувствовала присутствие наверху одного из стригоев. Она не слышала, но ощущала его. Это не слишком успокаивало.
Казалось, миновали многие часы и солнце уже должно было взойти, но темнота, вонь и царапающие звуки оставались неизменными. Иногда Кейт казалось, что время вообще остановилось, что прошло лишь несколько минут после ее возвращения в яму. А в некоторые моменты она была уверена, что наступил и закончился следующий день, и Джошуа уже принят в клан кровопийц.
«Нет, сначала он напьется моей крови. Я там буду».
Вздремнуть Кейт удалось лишь разок, но она проснулась, когда по ее юбке и голой ноге скользнула крыса. Она не закричала, а только содрогнулась от омерзения и отшвырнула тварь через весь подвал. Та пискнула, ударившись о стену.
Кейт понимала, что, с какой стороны ни посмотреть, эти часы можно считать самыми унылыми в ее жизни. До нее дошло, что у них с О’Рурком не осталось ни малейшей надежды на побег, а у стригоев слишком длинные руки, и зло их могущественно. Этого было достаточно, чтобы ввергнуть ее в бездонную пропасть безнадежности и отчаяния.
Но нет.
В те черные часы, проведенные в яме, Кейт обнаружила, что все внешние характеристики ее личности: уважаемый ученый, доктор, почтенный исследователь, жена, любовница, мать словно в одночасье исчезли. То, кем она стала теперь, не имело ничего общего с бывшей Кейт Нойман, но все же это была не та женщина, которая сдается без сопротивления. Она не собиралась отдавать ни человека, которого любила – осознание того, что она любит Майка О’Рурка, было как свет, становящийся все ярче в темноте, – ни ребенка, которого она поклялась защищать. Не важно, что власть стригоев почти безгранична. Не имеет значения, что, после того как старик отказался от ее «чудесного излечения», у нее не осталось секретного оружия. У нее по-прежнему не было никакого плана, но она обязательно что-нибудь придумает. А если все-таки не придумает, то будет бороться бездумно, веря, что один лишь факт борьбы сможет что-либо изменить.
Так что пусть стригои делают свое грязное дело. Плевать на них.
Когда по прошествии целой вечности открыли люк, чтобы вытащить ее из ямы, она улыбалась.
В яме Кейт не плакала, но от дневного света – хотя на улице было слякотно и пасмурно – глазам стало больно и они заслезились. Вытереть слезы она не могла, поскольку руки оставались до сих пор связанными пластиковой лентой, правда после разговора со стариком их связали спереди и не так туго, чтобы не нарушить кровообращение.