— Я не чувствую.
— Давно, — сказал Мэллу безмятежно. — Потом его унесли жечь, а тут все вымыли хлоркой.
Рамон кивнул. Потом облизнулся и спросил:
— Что ж мне делать? Я же с голоду помру. У меня даже болит в животе… ты говорил, что мне надо будет драться — какой же я боец, голодный? Меня сытый с ног собьет.
Кот поднял миску, стоящую в углу своей клетки. Рамон потянулся носом. В миске лежали коричневые катышки дешевого корма для животных.
— На, погрызи, — усмехнулся Мэллу, поднося миску к решетке. — Я все равно столько съесть не могу… этой дряни. Обветривается.
Рамон, отгоняя от мыслей запах мяса, взял катышек двумя пальцами. Жесткий. Пахнет костной мукой, аптечными витаминами, жиром…
— Давай-давай, — фыркнул кот. — Привыкай. Только запить не забудь — а то заворот кишок будет.
Рамон зачерпнул горсть катышков, сунул один в рот и принялся жевать. Голод придал суррогатной жратве какой-то намек на вкус — проглотив один комок, Рамон набил рот остальными.
Мэллу задумчиво наблюдал.
Рамон съел довольно много, но не наелся, только почувствовал, как раздулся живот, будто его набили песком. Хотел попить, смыть привкус суррогатного жира с клыков — но наклонившись к воде, учуял тонкий и острый химический запах.
— Кот, — сказал с тоской. — Я пить не могу. Тут тоже… это…
Мэллу уже привычно подтолкнул ему свою миску.
— Смешные вы, все-таки, — сказал он, глядя, как Рамон черпает воду пригоршней. — Смешные… Хорошо, что ты еще не жалкий. Слушай, если нажрался. За тобой придут через час. Отдыхай.
— Я никуда не пойду, — оскалился Рамон. — Я тут порву кого-нибудь.
— Лучше иди, — сказал Мэллу. — Они будут тебя шокерами в клетку на колесах загонять. Это больно.
Рамон вздохнул и сел.
— Молодец, — сказал кот. — Глупо выпендриваться зря. Надо думать, если хочешь пожить подольше. Слушай дальше. Драться тяжело. Там, в зале, всегда полно мертвяков или наполовину мертвяков. Не обращай внимания. Перекинься, как только клетку откроют. И постарайся сразу убить.
— Нашего товарища по несчастью?
— Да, дурак, да. Нашего полоумного товарища, обожравшегося наркотой. Иначе он тебя убьет. Не жди, не рычи, не лай, не нюхайся — я знаю, вы, полудурки, все так делаете. Будешь ждать — он кинется, и привет.
Слышать это было так дико, что хотелось по-щенячьи скулить с тоски. Кот понял и боднул его в плечо через решетку.
— Ты ведь не боишься, дурень, да? Жалеешь здешних бобиков? Жалеешь?
— Они мне ничего не сделали…
— Так сделают, — Мэллу снова боднулся. — Забудь свои дурацкие собачьи правила. Хочешь жить — забудь. Я бы никогда в жизни не стал так с тобой ласкаться, но ты мертвяка отогнал, когда он меня жрал, поэтому — я тебе начистоту говорю, как своему. Ты — ничего, я не хочу, чтоб тебя притащили за ноги в кровище, а завтра, если не сдохнешь, вмазали морфием в сердце. Мне, знаешь, тоже приятно пару лишних дней чуять зверя рядом, живого зверя, а не отравленное чучело…