Я перебил:
- И как же, - говорю, - вы его назвали?
- Готфрид, мои милый, Готфрид! Это всем нам понравилось, и пастор назвал его Готфрид.
- Пастор! - закричал я.
- Да, конечно, пастор, наш добрый и ученый пастор. Я нарочно позвал его. Я другого не хотел, потому что это ведь он, который открыл, что надо перенесть двоеточие после слова "Глас вопиет в пустыне: приготовьте путь Богу". Старое чтение не годится.
- Позвольте, - говорю, - но ведь я его задушу моими руками!
- Кого это?
- Этого пастора!
- За то, что он перенес двоеточие?
- Нет, за то, что он смел окрестить моего сына! Барон выразил лицом полнейшее недоумение.
- Как зачем окрестил сына? Как душить нашего пастора? Разве можно не крестить?
- Его должен был крестить русский священник!
- А!.. Я этого не знал, не знал. Я думал, вы так хотите! Но ведь лютеране очень хорошие христиане.
- Все это верно, но я сам русский, и мои родные русские, и дети мои должны принадлежать к русской вере.
- Не знал, не знал!
- Зачем же мои семейные, жена, теща не подождали моего возвращения?
- Не знаю - судьба, перст...
- Какая, ваше превосходительство, судьба! Судьба вот была в чем, вот чего хотели все мои русские родные!
Рассказал ему все и прибавил:
- Вот какова должна была быть настоящая судьба и имя, и вера этого ребенка, а теперь все это вывернули вон. Я этого не могу снесть.
- В таком случае вы здесь прежде успокойтесь.
- Нечем мне успокоиться! Это останется навсегда, что у меня первый сын - немец.
- Но ведь немцы также очень хорошие люди.
- Хорошие, да я-то этого не ожидал.
- А перст Божий показал.
Ну что еще с ним говорить! Бегу домой.
Отворила сама теща, - как всегда, в буклях, в чепце и в кожаном поясе, во всем своем добром здоровье и в полном наряде, - и говорит мне:
- Тссс! Потише... Фриде спит...
- Покажите мне его.
- Подожди, это сейчас нельзя.
- Нет, покажите, а то я сойду с ума! Я лопну с досады.
Показали мне мальчишку. Славный! Я его обнял и зарыдал.
- Ах ты, - говорю, - Никитка, Никитка! За что только тебя, беднягу, оборотили в Готфрида!
Выплакался досыта и ничего не стал говорить до тех пор, пока жена оправилась.
Потом раз выбрал время и говорю:
- Что же это вы сделали, Лина? Как я напишу об этом на Арбат и в Калужскую губернию! Как я его когда-нибудь повезу к деду и бабушке или в Москву к дяде, русскому археологу и историку!
Она будто не понимает этого и ласкается: но я-то ведь понимаю, какое мое положение с новорожденным немцем. Встанут отец и мать: показывай, мол, нам колыванское производство, а что такое я им могу сказать, что я покажу? Вот, мол, я вам оттуда своего производства немца привез!.. Потрудитесь получить - называется Готфрид Бульонович, в ласкательной форме Фриде, в уничижительной - Фридька. Имя не трудное, а довольно потешное. Меня засмеют и со двора с немцем сгонят. Или, еще вернее, мне не поверят, потому что этому и нельзя поверить, чтоб я, калужанин, истинно русский человек, борец за право русской народности в здешнем крае, сам себе первенца немца родил! Ад и смерть.